Вы знаете, он же был гением. Мог решить в уме самую сложную математическую задачу, сложить и разделить такие числа, от которых у вас зарябило бы в глазах. Он ремонтировал наши старые железяки, устанавливал новые программы.
- Вы записывали ваши разговоры?
- Конечно. Я записывал. Как и с любым другим пациентом.
- А можно на них взглянуть?
- К сожалению, нет. Архив сгорел несколько лет назад.
- Если вы считали, что Туманов страдал психическим расстройством, зачем вы выписали его из клиники?
Врач достал из ящика стола мешочек с очищенными грецкими орехами.
- Будете?
Я отрицательно качнула головой, и он зашуршал целлофаном, развязывая мешок.
- Я и не выписывал. Ему отказали в повторном слушании. Адвокат больше не захотел его вести, а государственный написал прошение, но получил отказ. Кстати, думаю, адвокат мог бы многое вам рассказать о том деле. Хотя, сейчас он довольно известный. Вряд ли станет ворошить прошлое.
- Вы говорите, что Туманов был не опасен, а вам известно, что при побеге он убил своих конвоиров?
- Заметьте, я сказал, что не опасным он вошел в стены этого здания. И да, убил. Жестоко убил. Если бы он был жив, я бы охарактеризовал его, как жестокого и хладнокровного преступника, опасного для общества. У Туманова было обостренное чувство справедливости. Я бы сказал - фанатичное. Именно оно и беспокоило меня всегда.
Я задала еще несколько вопросов о Косте и собралась уходить. Я хотела немедленно поговорить с Димой, надеялась, что он расскажет мне о том деле. Ведь он был адвокатом Туманова и ему, наверняка, известны все подробности. Я встала из-за стола, поблагодарив врача, а потом вдруг неожиданно для себя спросила:
- А его можно было бы вылечить?
- От чего? От обостренного чувства справедливости?
- Нет, - я нахмурилась, - от его заболевания.
- Как я вам и сказал, психиатрия - это неизведанная бездна. Что-то мы изучили, что-то до сих пор неподвластно нам. Я бы не сказал, что излечение возможно…но долгая ремиссия - очень даже. Наверное, помимо соответствующего медикаментозного лечения, покой, семья, любовь женщины, дети. То, что лечит любого из нас - счастье. То, чего у него никогда не было. Люди лечат людей и…они же их и калечат. Вот такой круговорот природы.
Я направилась к двери, когда он вдруг окликнул меня:
- Подождите. Одну минутку. Ответьте на один вопрос…Зрение ни к черту. Я все пытался сосчитать… он мне писал, что у вас на носу восемь веснушек. Их восемь?
Я резко обернулась и почувствовала, как сильно захватило дух. Антон Евсеевич стоял возле шкафчика с лекарствами и что-то доставал с верхней полки.
- Восемь, - тихо ответила я и на негнущихся, ватных ногах подошла к врачу. - А он мне сказал, что вы непременно придете, и просил передать это вам.
Я взяла из его пальцев флэшку и сжала её в потной ладони.
Врач вернулся за стол и поудобней устроился в кресле, кутаясь в плед:
- Отопление ни к черту. Буду жалобу писать.
- Это вы ему помогали? – спросила я.
- Нет. Зачем? Не всегда нужно кому-то помогать. Иногда достаточно просто не мешать.
- Чему? – сипло спросила я.
- Правосудию.
|