|
— Жить так, как живете вы, забывшие даже про праздники Превозношения? Стыдливо прятать глаза, проходить мимо Амфитеатра, в котором еще недавно возносили хвалу Творцу истинные Императоры? Не вспоминать про оружие ваших отцов и дедов, ржавеющее без крови ваших врагов, или все-таки ощутить близость Апокалипсиса и встать плечом к плечу с Ангелами Смерти? Кто поведет вас в новый бой, спросите вы? Так я скажу вам кто! Освободитель, чье появление возвестит о начале новой эры! Эры Возрождения Алого Топора!!! — Господин десятник! Господин десятник!! Белая тройка!!! — зловещий шепот Клока Шерсти, донесшийся из-за спины, заставил Эшера вздрогнуть и метнуться к бьющемуся в очередном приступе проповеднику: бойцы подразделения Белых, созданного после роспуска Черной сотни, были беззаветно преданы новому Императору, и могли расценить его бездействие как государственную измену. Поэтому, не дожидаясь, пока они вломятся в толпу, десятник перевернул хрипящего мужчину лицом вниз и мигом связал его запястья выхваченной из специального кармашка веревкой. — Помоги его поднять… — перекрикивая продолжающуюся проповедь, приказал он Клоку, и тут проповедника затрясло так, что все его предыдущие судороги показались чем-то совершенно незначительным. Вместо того чтобы схватить арестованного за плечи, солдат брезгливо отскочил от него и вытер перемазанные пеной руки о свою сутану: — Фу, что с ним такое, господин десятник? Вот и кровь изо рта потекла… — Иди сюда, урод! — зарычал Эшер. — Плевать на кровь!!! — И этот кончается, тварь… — отброшенный от проповедника плечом возникшего рядом Белого, десятник Денор, не удержав равновесие, упал навзничь, и, продолжая движение, перекатом встал на ноги. — Эй, ты, солдат! Что эта тварь только что говорила? — с ненавистью глядя на бьющееся в пыли тело, зарычал один из гвардейцев Императора. — Последние слова запомнил? — Д-да… Т-так т-точно, г-г-г-осподин т-тысяч-ч-чник!!! — заикаясь больше обычного, пробормотал Клок Шерсти. — О-он г-говорил п-п-п-п… — Десятник!!! Он всегда так заикается? — закрыв рот трясущегося как осиновый лист монаха своей ладонью, взвыл Белый. — Да, господин! — поправив сутану, кивнул Эшер. — Последнее, что сказал проповедник — фраза про то, что скоро грядет время… или эра Освободителя, что ли… А, нет, что грядет эра Алого топора… — Про праздники Превозношения рассказывал? — поморщился гвардеец. — Так точно… — А про то, кто будет Освободителем? — Пожалуй, что нет… Про него всего одна фраза была, господин! — вспоминая проповедь, все еще звучащую в его сердце, замотал головой десятник. — Может быть, в начале речи? — Вряд ли… — от души пнув переставшее биться тело, Белый грязно выругался, и, повернувшись к пододвинувшейся ближе толпе, зарычал: — Всем стоять!!! Строиться в колонну по два и марш за нами… Так, а вы двое — хватайте тело и тащите его следом… — Я на посту… — представив реакцию сотника на пропажу и часового, и начальника караула, Эшер сделал шаг в сторону Амфитеатра, но не тут-то было: старший тройки, мгновенно возникнув рядом с ним, сомкнул свои пальцы на его запястье и холодно поинтересовался: — А я разве спросил, чем ты занимаешься? Бегом!!! Чувствуя, как предательски задрожали колени, Эшер мигом схватил труп за щиколотки, и, дождавшись, пока Клок приподнимет туловище, обреченно поинтересовался: — Куда нести? …Во дворе перед зданием, в котором работали дознаватели Белой сотни, было многолюдно. |
