Она знала уязвимое место гостя и сознательно шантажировала его.

– Да я не против, – пошел на попятную Петр Ильич. – Я только «за». Давно бы обзавелась парочкой охранников. Я же предлагал. Оплата за счет фирмы.

– Мне Санты хватает. Просто возникла непредвиденная ситуация. Хочу прояснить.

«Без Лаврова никак нельзя?» – крутилось на языке Колбина. Но он, естественно, промолчал.

Оскорбленный и встревоженный, он попрощался с хозяйкой и вышел во двор, к машине.

Глория стояла на крыльце и махала ему рукой. Санта открыл ворота. Петр Ильич с трудом выехал. Из-за припаркованного «туарега» было не развернуться, и пришлось сдавать задом. Он проделал этот маневр так неуклюже, что развеселил великана. Прелестная вдовушка, вероятно, тоже насмехается над ним. Проклятие!

Колбин подумал о предстоящем пути в темноте, по узким проселкам, и окончательно скис.

«Глория специально купила джип, чтобы угодить своему хахалю, – думал он, старательно держась колеи. – Теперь Лаврову нет нужды брать служебный внедорожник, и он может мотнуться за город когда угодно. Ясно, зачем он понадобился Глории. По той же причине, что и другим бабам нужен мужик на ночь».

– Они обманывают меня, – сжав зубы, промычал Петр Ильич. – Оба!

С тяжелыми мыслями он добрался до того места, где чуть не превратился из законопослушного гражданина и порядочного человека в преступника и убийцу.

– О Боже!..

Глава компании притормозил и, глядя на белеющие в свете фар стволы берез, украдкой перекрестился. Словно кто-то мог наблюдать за ним и уличить в злых намерениях…

Москва

Рафик поджидал Кольцову, в нетерпении потирая влажные ладони. Он волновался.

Алина, сияя белозубой улыбкой, выпорхнула из салона красоты. Короткое белое манто открывало ее безупречные колени и икры. Светлые волосы блестящей волной падали на спину.

– У меня в запасе не больше десяти минут, – предупредила она художника. – Мы с мужем идем в театр. У него сегодня свободный вечер.

– Ты любишь его?

– Театр?

– Спортсмена своего, – понуро вымолвил Грачев.

– Я бы никогда не вышла замуж без любви.

– Что-нибудь пишешь?

– Нет, – вздохнула Алина. – Счастье не способствует вдохновению. Я пишу стихи, только когда страдаю.

– У меня все наоборот.

Она взглянула на золотые часики, подаренные ей хоккеистом, и поторопила Рафика.

– Ты обещал сказать что-то важное.

Он любовался Алиной и подбирал правильные слова, которые бы дошли до ее сознания.

– Тебе нельзя позировать Артынову, – наконец заявил он. – Он ведет себя неадекватно. Он…

– Опять ты за свое, Раф!

Никто так не называл его. Только она. Он не видел женщины красивее и тоньше Алины. Почему же она не понимает его? Или не хочет понимать?

Ее глаза под нервными дугами бровей казались чистыми, словно просвеченная солнцем бирюза. Изящный овал лица, правильный нос, маленькие розовые губы. Если забыть о современной одежде, то можно принять Алину за даму, сошедшую с картин Филиппо Липпи или Рафаэля Санти. Неудивительно, что Артынов предложил ей позировать. Такой натурщицы у него еще не было.

Погибшая Ольга Слободянская уступала Кольцовой в цвете волос, округлости форм, мягкости черт, и то Семе удалось написать с нее дивную Венеру.

– Я боюсь за тебя! – выпалил он, хотя не собирался пугать Алину. Чего доброго, сочтет его коварным завистником, который любыми способами вставляет палки в колеса талантливому коллеге.