Кармен осталась одна, и лишь воспоминания далеких лет освещали слабым светом безысходный мрак ее существования.

Однажды Джулия заговорила с ней об Армандо Дзани.

– Ты не хотела бы его повидать? – спросила она мать.

– Ни за что! – с поспешной горячностью, даже с испугом воскликнула Кармен. – Если он иногда вспоминает меня, то молодой красивой женщиной. Я не хочу, чтобы он увидел, какой старой и измученной я стала.

– Измученной – да, но не старой, – возразила Джулия. – Тебе всего пятьдесят, ты еще очень интересная и привлекательная женщина.

В душе же она была согласна с матерью. Никогда нельзя возвращаться туда, где тебе было хорошо. Джулии вспомнились стихи, чьи? – она забыла:

Молоденькая дочь командира Филина, с которой партизан Гордон познакомился в Апеннинских горах, осталась в стране воспоминаний, и грубое вторжение в эту хрупкую деликатную область могло уничтожить это воспоминание.

– Он спрашивает тебя обо мне? – с надеждой спросила Кармен.

– Каждый раз, – и глазом не сморгнув, соврала Джулия.

Кармен закрыла лицо руками.

– Прошу тебя, – взволнованно сказала она, – никогда больше не будем о нем говорить.

Прошло время, когда мать была для дочери опорой и поддержкой. Теперь они поменялись ролями, и Кармен с нетерпением ждала отъезда Лео, чтобы примчаться в мансарду к дочери, с которой она чувствовала себя нужной и любимой. С Изабеллой и Бенни ей было трудно, в их буржуазных домах она была чужой, лишней.

– Мама! – обратилась к ней как-то Джулия. – Эта квартирка, конечно, очаровательная, но с ребенком в ней будет тесно. Что ты скажешь, если мы переедем к тебе, на улицу Тьеполо?

Джулия была уверена, что все от этого выиграют, а главное, мать не будет чувствовать себя такой одинокой и никому не нужной. К ее удивлению, у Кармен было другое мнение.

– Нет, – твердо сказала она, – свобода стоила мне дорого, и я не откажусь от нее даже из страха перед одиночеством. Дом на улице Тьеполо будет твоим, когда меня не станет. Можешь жить в нем, можешь продавать – твое дело.

– Надеюсь, мне не скоро придется заниматься этим вопросом.

– Неизвестно, – ответила Кармен таким тоном, что Джулии стало не по себе.

Пролежав в постели месяц, Джулия почувствовала, что терпение ее на исходе. Книги, телевизор, разговоры с Лео и Кармен, телефонные звонки коллегам и друзьям – все надоело, однако убежденность в том, что ребенок, которого она хотела, нуждается в ее покое, заставляла Джулию сдерживать раздражение и подчиняться дисциплине. Чтобы немного отвлечься, она стала кое-что записывать. Мысли легко и свободно воплощались в слова, она исписывала страницу за страницей.

Когда пошел седьмой месяц, роман был закончен. Первый роман в ее жизни. Лео прочел его за выходные дни и, возвращая Джулии, прибавил к рукописи серебряную вазу с розой и бутылку шампанского.

– Выпьем за рождение настоящего таланта! – сказал он со слезами радости на глазах.

– Издеваешься? – спросила Джулия.

– Ничуть. Надо отдать рукопись машинистке, в таком виде роман никто читать не будет, а потом предоставь мне заняться его изданием. Я знаю, кому надо показать твое детище. Надеюсь, ты мне доверяешь?

Через месяц ей позвонил сам издатель Рибольди.