Я подумал и решил, что Александр Сергеевич прав. Не буду я о своей находке на улицах кричать, мужам ученым сообщать также не стану. Запишу свой рассказец, приложу к нему челобитную Палицынскую, да в своих бумагах оставлю. Найдется после моей смерти толковый человек, станет разбирать мой архив, пусть сам решает, что ему с сией находкой делать. А сгниют бумаги, значит, судьба такая.

Из дневника Эдгара Аллана По

Сегодня побывали с Александром в скорбном доме. По возвращении он задумчиво обронил: "Нет ничего хуже, чем сойти сума. Я не слишком дорожу своим разумом, но расставаться бы с ним не хотел". Я долго думал над его словами, а потом принялся листать свой дневник. Мне вдруг захотелось вымарать из него все глупости, которые я написал о стихах Александра. Даже случайные фразы, которые я слышу от Александра, при переводе в рифму станут поэтическими строфами.

Еще одно любопытное событие произошло сегодня. Когда мы вернулись из психиатрической лечебницы и пошли в один из ресторанов, излюбленных Пушкиным, с ним произошло что-то странное. Едва войдя в зал, он заприметил молодого человека семитской наружности — высокий лоб, черные волосы с уже пробивающейся проседью, и резко выскочил наружу. Русские бы сказали: "выскочил, как ошпаренный". На мой удивленный вопрос отвечал с досадой — мол, этот молодой человек очень талантливый писатель, сочинивший блестящие романы о его друзьях: первый — о дипломате, второй — о немного нелепом поэте. Беда лишь, что все лица, чьи биографии он изволит писать, очень плохо заканчивали. Дипломата убили год назад — его растерзала разъяренная толпа, а поэт уже пять лет заживо гниет в крепости. А теперь, по слухам, литератор собирается писать роман о нем самом! Александр сказал, что он не может запретить молодому человеку писать о нем роман, но заканчиваться свою жизнь ему бы тоже не хотелось. Слишком много у него еще дел, например женитьба.

Что же касается библиотеки короля Джона. Мне очень жаль, что она пропала. Но эта жалость происходит не от сердца, а от ума. Я, разумеется, расстроен из-за утраты римских и греческих авторов, но у меня есть резонный вопрос — а были ли эти авторы в библиотеке русского короля? Я не видел каталога книг, да и никто его не видел. Но у меня есть резон согласиться с версией о "сокрытии" библиотеки. Король Джон выбрал очень интересный способ — чтобы спрятать какой-то предмет, нужно оставить его на самом видном месте.

Глава тринадцатая, в которой Эдгар По встречает девушку Впрочем, об этом лучше заранее не говорить, чтобы не огорчаться

Ни ужина, ни завтрака, не говоря уже об обеде, не было уже два дня. Эдгар пытался уговорить желудок потерпеть — мол, без пищи обойтись можно, а без книг нет. Желудок лишь жалобно поскуливал, понимая, что выбора у него нет. Одна беда — книг всегда больше, нежели денег, а господин Шин твердо пообещал, что скоро ему привезут ни разу не издававшуюся поэму Байрона "Дон Леон". Корабль из Лондона уже в порту и после всех таможенных процедур (день-два, ну три от силы, а крайний срок — пять дней!) книги будут доставлены в лавку. Старик, привычно посетовав, что английские авторы раскупаются после их перевода на французский, присовокупил, что Байрона это не касается. Покупают не только писанное самим лордом, но и все ему приписываемое, а с английского переводят с помощью словаря, не задумываясь о строфе и ритмах. Посему за книжку он будет брать не меньше двух рублей. Пушкин, в раздумчивости почесав бакенбард, сообщил, что денег на Байрона ему не жаль, но "Дон Леон" на аглицком без надобности — читал поэму в списках, и на французском. И вообще — он лично в большом сомнении — а действительно ли оного "Леона" написал Байрон? Уж слишком она, это самое… тогось. На нетерпеливый вопрос Эдгара — что такое "тогось"? — лишь похохатывал.