В пик могущества Pax Britannica — между крушением Наполеона и франко-прусской войной (т.е. между 1815 и 1870 гг.) на Британию приходилось лишь 24 процента совокупного валового продукта шести мировых великих держав; и даже в этот период население и армии Франции и России превосходили ее. И для периода 1945-1990 гг. всегда существовала возможность того, что Советский Союз сумеет использовать свое превосходящее положение в Евразии. Сегодня же ситуация иная — у Соединенных Штатов есть все, кроме достойных их мощи конкурентов. «Никогда еще в мировой истории не существовало такой системы суверенных государств, в которой одно государство владело бы столь неоспоримым превосходством». Издатель английского журнала «Экономист» У. Эммотт заключает: «Впервые у Америки есть и возможности и мотивация для перестройки всего мира».

Более того, у Америки имеется инструмент построения такого мира, в котором американское преобладание приобретает надежный фундамент. Речь идет об демократических институтах и о системе упорядоченного мирового развития, создающих достаточно прочную основу для продолжительного доминирования единственной сверхдержавы. Вашингтон воспринял прецедент: вместо того, чтобы попросту восстановить классический баланс сил, Великобритания в 1815 г. и Соединенные Штаты в 1919 и 1945 гг. «постарались ограничить применение силы, успокоить слабых потенциальных соперников, закрепить взаимосвязи посредством создания различного типа обязывающих институтов». Новый гегемон, знающий, что его доминирование в конечном счете преходяще, стремится замкнуть другие страны в систему ориентации на предсказуемую политику, которая понижает вероятие того, что несогласные с существующим порядком бросят вызов существующему неустраивающему их состоянию международных дел. Гегемон «стремится создать легитимный порядок, создающий обязывающие институты, которые ослабляют действие фактора неравномерности распределения мощи, сдерживает автономные действия в мировой политике, открывает внутренние процессы для внешней оценки и обеспечивает успокаивающее «право голоса» слабым членам мирового сообщества».

Итак, искомый механизм – распространение демократических институтов. Транспарентность демократических государств, вечная борьба системы «сдержек и противовесов» делают практически невероятным посягательство этих стран на статус кво, вне зависимости от того, удобен, выгоден он ушедшим с капитанского мостика мирового развития или нет. Важно то, что эти идеи «имеют глубокие корни в американском опыте, в американском понимании истории, экономики, в американском понимании источников порядка». Без ложного самоуничижения американские теоретики создают «неразделимую взаимосвязь между демократической формой правления и стабильным порядком, основанным на гегемонии… Вот почему Соединенные Штаты были таким яростным экспортером демократии на протяжении прошедшего столетия – и особенно после окончания холодной войны».

 Отношении Америки к внешнему миру приобрело черты, которые одобрили бы поэт Редьярд Киплинг, политик Теодор Рузвельт и капитан Альфред Мэхэн: Соединенным Штатам не следует отказываться от бремени всемирного могущества, им следует твердо и надолго взять на себя руководство хаотически развивающимся миром, навести имперский порядок, заставить отступить все силы, руководствующиеся иными ценностями. 21 сентября 1993 г. советник по национальной безопасности президента Клинтона А. Лейк объявил, что наследницей стратегии сдерживания «должна стать в качестве главенствующей для США стратегия создания мирового сообщества рыночных демократий».