Но его не было. Его сняли, как скальп.

Подавив нетипичное для него головокружение, детектив подошел ближе, с трудом заставляя себя впитать все, что видит. Любая деталь поможет поймать преступника. И Аксель обязан воспринять и запомнить каждую мелочь. Он привык опираться на первое впечатление, раскручивая расследование через несостыковки и подсказки, которые находятся всегда — даже в условиях отсутствия улик. И обычно осмотр места преступления его будоражил, разгонял стремление приложить максимум усилий, пробуждая азарт. И какой бы ужас убийца ни учинил, будь то смерти детей, кошмарные инсталляции или пытки в подвалах, Грину никогда не делалось страшно. Неприятно, омерзительно — но не страшно. А сейчас его оглушило чувство, похожее на шок. Скорость мысли снизилась, Акселю было сложно обрабатывать информацию, как будто кто-то недобро пошутил и нацепил ему на голову пыльный мешок.

Аксель не дышал почти минуту. Он стоял рядом с кроватью и безучастно смотрел на женское тело с прекрасными чувственными линиями, пожалуй, слишком бледное, но еще не покрытое трупными пятнами, еще чистое, гладкое, как будто живое.

Стерильная комната, вымытый труп, идеальный порядок. Все это напоминало музей — или мавзолей. Если бы не одна деталь.

С трудом, будто кто-то сковал его шею и вместе с ней душу, Аксель повернул голову туда, где под ярким светом лампы стояла гипсовая голова, обращенная лицом вверх. А на ней лежала кожа. Убийца постарался. Он не просто швырнул лоскут, он аккуратно разложил его и воспользовался косметикой, чтобы придать ему достоверный вид, чтобы придать ему схожесть. Схожесть, которую Грин не мог не заметить.

Оставался только один вопрос: это удар в него? Или совпадение?

Что она делала в Треверберге? Она не пыталась связаться с ним с тех пор, как они расстались много лет назад. Никак не давала о себе знать, а Грин не отслеживал ее перемещений, не искал о ней сведений, не хотел бередить душу.

Иногда он отчетливо представлял, что когда-нибудь они встретятся за чашкой крепкого кофе, улыбнутся друг другу. Он спросит, счастлива ли она, она ответит утвердительно. И не задаст ему никаких вопросов, потому что знает, как он не любит вопросы о личном. Они проведут в молчании несколько часов, а потом каждый отправится в свою новую жизнь. И он сохранит в сердце все, что объединяло их когда-то. Свою первую страсть, первую любовь, первое откровение, первое расставание. А она — тот единственный раз, когда отдалась на волю безумно вспыхнувшим чувствам. Он почему-то верил, что единственный. Несмотря на разлуку в четырнадцать лет.

Аксель протянул было руку, но тут же ее отдернул. Он на месте преступления. Непозволительно так расслабляться. Детектив хотел отвернуться, но не смог. Мертвое лицо на гипсовой основе смотрело на него пустыми глазницами. И в нем Грин видел отражение самого себя, неба и прошлого, ко встрече с которым был решительно не готов.

Он медленно вздохнул и вздрогнул, когда чья-то рука легла на плечо. Резко обернулся.

Марк Карлин кивнул и убрал ладонь. Он выглядел, как всегда, безупречно и элегантно. Каштановые волосы, в которых за последние полтора года появилось много серебра, тщательно уложены, но одна прядка выпущена на свободу и падает на лоб. Лицо гладко выбрито, вид спокойный, никаких синяков под глазами или припухлостей. Профайлер одет в темно-синюю рубашку без галстука. Часы на запястье приглушенно мерцают, привлекая внимание. Элегантен и безупречен до оскомины. Как всегда.

— Кто-то устроил нам настоящее представление, — негромко сказал Марк, так легко входя в разговор, что детектив на мгновение опешил.

Аксель сейчас не мог с такой скоростью переключиться между собственными мыслями, страхами и сомнениями и ворвавшимся в его уединение Карлином.

— Привет, — вяло откликнулся Грин.