Ей вспомнилось, как она впервые пришла к нему в огород, и как он окинул ее взглядом с головы до ног, причем взгляд его самым возмутительным образом задерживался на разных местах ее тела. Ей стало не по себе при этой мысли, а по коже побежали мурашки, как будто он к ней прикоснулся.
– Гм-м, миссис Тистлуэйт, позвольте сказать, что вы великолепно выглядите сегодня.
Обычно Пруденс находила неуклюжие пресные комплименты доктора весьма нудными, но, проведя двадцать минут в компании такого неотесанного мужлана, как капитан, она даже к высказываниям доктора отнеслась благосклонно.
– Вы слишком добры! Надеюсь, вы останетесь на чашку чаю, ведь на воздухе сейчас так холодно.
Он с явным сожалением взглянул на часы, украшавшие комнатную полку, и покачал головой.
– Я хотел бы остаться, но... пациенты, видите ли.
Мать продолжала настаивать:
– Я думаю, они вас поймут, если вы задержитесь, чтобы выпить чашечку чаю.
– Может быть, в следующий раз. – Он поклонился Пруденс, бросив на нее умоляющий взгляд.
Она немедленно улыбнулась:
– Конечно, вы должны идти. Возможно, в следующий раз вы сумеете задержаться подольше.
Он радостно улыбнулся.
– С большим удовольствием. – Он поклонился обеим женщинам. Пруденс присела в реверансе, а взгляд ее уже скользнул в сторону подноса с чаем.
Как только за доктором закрылась дверь, Пруденс сразу же оказалась возле сервировочного стола.
– Миссис Филдингс снова превзошла самое себя. – Она перенесла поднос на столик рядом с кушеткой и налила две чашки чаю. – Интересно, зачем приходил доктор?
– Чего не знаю, того не знаю, – сказала мать, накладывая пирожные на две тарелочки и одну из них подавая Пруденс. – Могла хотя бы пригласить его отужинать с нами.
– Мне не хочется, чтобы доктор приходил ужинать, – сказала Пруденс, откусывая кусочек пирожного. – Он всегда так смущается, что с ним трудно поддерживать разговор.
– Он доктор. Это уже о многом говорит.
– Несомненно. Если, например, я объемся этими вкусными пирожными и почувствую себя плохо, то сразу же его позову.
– Не знаю, что с тобой делать, – вздохнула мать.
– Ничего. – Пруденс доела пирожное и вытерла руки о салфетку. – Я сама о себе позабочусь, спасибо.
– Оно и видно, – сказала мать, отхлебнув чаю. – Как прошел твой визит к капитану?
– Ужасно. Будь его воля, капитан вытолкал бы меня взашей.
Мать расстроилась:
– Плохо. Я-то надеялась... – Она сердито посмотрела на Пруденс: – Ты была с ним вежлива?
– Конечно! Зачем ты спрашиваешь?
– Иногда – заметь, я говорю «иногда» – ты позволяешь гневу возобладать над здравым смыслом.
– Мама!
– Извини, но это правда.
– Я была предельно вежлива. Это капитан демонстрировал свой злобный нрав. Он так плохо относится ко всем женщинам вообще, что желает даже, чтобы наши усилия по созданию учебного заведения закончились неудачей. Это ужасный, эгоистичный тип.
– Может быть, он был чем-то расстроен, – осторожно заметила мать. – Он ведь герой войны. Люси разговаривала с одним из его людей.
– Мама, тебе не следует сплетничать со служанками.
– Но она знает все о капитане! Как еще мы смогли бы узнать, что он герой войны?
– Мы до сих пор не знаем, правда ли, что он герой войны. А знаем лишь, что один из людей капитана сказал Люси, что его хозяин является героем войны. А это не совсем одно и то же.
Мать вздохнула:
– Ты еще слишком молода, чтобы быть такой уставшей от жизни. |