Тут Катя значительно взглянула на Алёну, и та поняла: девушка решила не раскрывать иностранцу все карты и держать в секрете историю с похищением. Ну что ж, очень патриотично. У советских собственная гордость… с Дону выдачи нет… грязь из избы не выносить, а заметать ее под ковер, и так далее. Хорошее дело! Алёна была вполне солидарна с Катей.

По лицу Алекса Вернера было видно, что ему до смерти охота спросить, что же вчера случилось и почему сорвалась их с Катей утренняя встреча. Однако он вежливо сдержался и сунул-таки ложечку в свой «Тропический десерт».

— Катя, а как фамилия директора музея? — спросила Алёна как бы между прочим.

— Столетов. Иван Петрович Столетов.

Хм, осечка. Если Алёна ждала, что он окажется Москвич, то ждала напрасно. Впрочем, может быть, Москвич на «Ниссане» — его дядя. Нет, скорее племянник.

— Что он за человек?

— Ну… такой дедуля лет под семьдесят. Настоящая музейная крыса! — сообщила Катя — впрочем, с восхищением. — Фанатик. Вообще, музей существует благодаря ему. И он знатных сормовичей всячески прославляет. У него несколько книг о сормовичах — об участниках войны, о героях труда и все такое. Как раз ко Дню Победы книжку о героях войны переиздали — конечно, за счет спонсоров, но он очень ловко умеет спонсоров находить. Ведь у всяких ветеранов и героев остались родственники, которым очень лестно свою фамилию прославлять. Потомки сестры Лизы Петропавловской — ее внучатые и правнучатые племянники — люди просто богатые в самом деле, поэтому ее экспозиция — основа выставки. Там ее письма, фотографии детские и юношеские, там фотографии ее деда, отца Игнатия Петропавловского, который руководил подпольем и погиб вместе с Лизой…

— Так деда или отца? — не поняла было Алёна. — А, ясно, он был священник.

— Между прочим, отец Игнатий был, по-моему, человеком страшным, как внешне, так и внутренне, — пробормотал Алекс Вернер как бы в сторону. — Выглядел он сущим Кощеем в смеси с горьковским Лукой…

— Вы читали Горького? — изумилась Катя.

— Лиза однажды упомянула о нем в каком-то разговоре, вот после войны я и достал его книжки, прочел. Очень сильно, очень бесчеловечно, очень… скучно, прошу меня извинить.

Алёна была с этим согласна на все сто, но сочла за благо промолчать. Тем паче что разговор свернул в другом направлении, а она не хотела терять его нить.

Вообще вырисовывалась более или менее ясная картина. Конечно, и Столетову, и родственникам Лизы Петропавловской очень хотелось бы, чтобы ничего не менялось. Всякая попытка опровергнуть подвиг Лизы неминуемо должна быть воспринята ими в штыки. Но вот вопрос: насколько далеко они могут зайти ради того, чтобы оставить все на своих местах? Неужели скромный директор заштатного музея и какие-то там родственники…

— Кстати, как их фамилия? — спросила Алёна на всякий случай. — Ну, родственников этой Лизы. Тоже Петропавловские?

— Да откуда же мне знать их фамилию? — растерялась Катя.

— Как же так? Вы ведь про музей материал писали.

— Ну да, про музей, но не про родственников же.

— А откуда вы знаете, что они богатые и все такое?

— Когда у нас со Столетовым были еще хорошие отношения, когда я только начала писать о музее, он упоминал их, мол, люди увековечивают память о своей знатной родственнице и не жалеют на это средств.