Никогда бабы не перечили ему, не отказывали…

– Поди сюда! – взревел он.

Эржебета даже не оглянулась, только звонче расхохоталась. Игра слишком увлекла ее, заставила забыть об осторожности. Ференц совершил длинный звериный прыжок, схватил девушку за плечо, развернул к себе, наотмашь ударил, стирая улыбку с бледного красивого лица.

В уголке капризных алых губ показалась багровая капля. Набухла, протянулась к подбородку тонкой блестящей струйкой. Эржебета, вопреки ожиданиям мужа, не заплакала, не обмякла в его руках. Не сделалась покорной. Лишь жадно вдохнула запах собственной крови.

Ференц швырнул ее на кровать, рванул рубаху, до боли сжал грудь. Взглянул в лицо жены и на мгновение остановился, удивленный: Эржебета улыбалась. Потом вдруг змеино дернула головой, оскалив маленькие, испачканные красным зубы. Впилась в губы мужа то ли поцелуем, то ли укусом. Ощутив боль, Ференц зарычал, с трудом оторвал от себя малахольную девку. Из прокушенной губы капала кровь.

Снова занес над непокорной руку, да так и не ударил.

– Не надо, – мягко попросила Эржебета. – Я сама…

Он почему-то поверил, не стал бить, отпустил.

Девушка поднялась на колени, скинула изодранную рубаху и склонилась над ним, покрывая поцелуями лицо. Теперь ее соленые губы стали нежными, тело – податливым.

Эржебета опустилась ниже, осторожно касалась шрамов, покрывавших его грудь, плечи, живот… Этот, маленький, круглый, от стрелы, наверное. Этот, уродливый, похожий на перекрученную веревку – вражеская сабля оставила? Как жить, когда он уйдет туда, на войну? Как не умереть без него?

Темные глаза наполнились слезами.

– Не сердись, Ференц. Прости, мой Черный бей, я буду повиноваться тебе… буду хорошей женой…

Он ощущал вкус крови – ее, своей? Алая влага смешивалась, расцвечивая их кожу, стекала на простыни, оставляя причудливые разводы.

Ференц больше не сдерживался, не был ласковым – не умел. Рывком подмял жену под себя, грубо овладел ею, задвигался быстро. Эржебета резко выдохнула. Зелье подействовало. Почти не больно. И пыл Ференца не растрачен впустую.

Она не стонала – рычала хрипло, зверино, выгибаясь под ним на окровавленных простынях, подставляя под по