Конечно, многие знакомые ребята и во дворе, и в школе росли без отцов, но все-таки мало кому досталось такое безраздельное женское царство. Бабушка с целым коллективом преданных аптекарш, мама с подружками из издательства, соседки, учительницы, портнихи, молочницы. И на всех – один Левушка, милый кудрявый мальчик в курточке с бантом. Достаточно было прижаться головой к бабушкиной груди, чтобы получить прощение за любую каверзу. Мама больше любила вежливые слова и разговоры, например: «извини, я забыл сказать тебе спасибо», «я понимаю, что поспешил и не подумал», «я случайно ошибся». Соседки обожали мелкие знаки внимания, за какой-нибудь одуванчик, сорванный во дворе за помойкой, могли запросто одарить конфетой, учительниц побеждало раскаяние и признание собственной лени, аптекаршам хватало бабушкиного авторитета и портретного сходства с внуком…

Но всем, абсолютно всем нравилась несмелая мягкая улыбка и взгляд чуть исподлобья, лукавый и застенчивый одновременно. Нет, никакого специального коварства, Левушка действительно обожал бабушку, не хотел огорчать маму, сожалел, правда, недолго, о пропущенных уроках. Если задуматься, нормальные человеческие отношения, без лишних расстройств и обид!

И потом, все они были очаровательны. Эти сплошные округлости, движение бедер, гладкие руки, какие-то пуговички и оборочки. Упоительно было глядеть по утрам, почти не просыпаясь, как мама, высоко подняв подол, натягивает чулок на стройную ногу или бабушка привычно заправляет большие мягкие груди в розовый лифчик. Но еще лучше проснуться рано-рано и сразу перебраться к маме в объятия. Сладкий уютный запах, теплые руки и грудь сквозь тонкую ночную рубашку, мягкие губы…

– Рая, сейчас же прогони этого безобразника из кровати! – кричит бабушка. – Ты окончательно испортишь ребенка!

– Ты его портишь в сто раз больше! До самой свадьбы будешь укачивать и колыбельные петь!

Да, пожалуй, самое раннее воспоминание – не лето, не сладости и даже не настоящие коньки, а эти волшебные бабушкины колыбельные. Нужно только зарыться с головой в одеяло и лежать тихо-тихо, чтобы бабушка не опомнилась и не ушла. Песня плывет и качается, и слова переплетаются, прекрасные, совершенно непонятные слова: «Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя…».

Хотелось блаженно раскачиваться и дремать-дремать-дремать под привычный ласковый голос: «…наша ветхая лачужка и печальна, и темна, что же ты, моя старушка, приумолкла у окна, спой мне песню, как синица тихо за морем жила…». Всегда хотелось отдельно спросить про синицу, и всегда не успевал, засыпал или улетал куда-то, и только теплые слова доносились издалека: «Буря мглою небо кроет…».

– Рая, Рая, что ты говоришь?! Это же просто чудо! Чудо, что мальчик так музыкален, неужели ты не понимаешь! Посмотри, как он запоминает мелодию! И зачем затевать скандалы на ночь, зачем насильно укладывать и оставлять одного в темноте? Во все века матери пели колыбельные. Это укрепляет психику ребенка.

– Да! И заодно расшатывает психику родителей. Ты балуешь, а мне расхлебывать! Я не готова каждый вечер часами сидеть в темноте и бубнить твои колыбельные. Он же нарочно не засыпает, чтобы послушать! Сама приучила, теперь отменяй все ночные смены и пой!

Конечно, тут не обходилось без вечной женской ревности. Уже взрослым Лева не раз задумывался, почему женщинам так важна собственность или зависимость. Почему нельзя просто радоваться встрече, чудесно проведенному вечеру, касанию рук и губ, этому неповторимому сладостному озарению? Почему не ценить мгновение, простое мгновение любви – без слез, клятв и обещаний?

В первый послевоенный год бабушка завела речь о Левушкином музыкальном образовании.