Впрочем, есть еще и сам Ди. Ди знает, что к чему, его предупредили ангелы, также обреченные исчезнуть с пришествием нового мира. В конце концов он сложит свой жезл и (опустевший) магический кристалл, подумал Пирс, и утопит свои книги, как Просперо.

Все кончено.

Но как же так? Пирса передернуло дрожью, и он сам усмехнулся этой своей внезапной реакции.

Что, если именно так все и было?

Необъятная плоть времен, которая порой пробуждается от сна, передвигает свои массивные члены, располагая их в ином порядке, и ворчит, и засыпает снова. Хм. И после этого уже ничто не остается прежним.

Он вспомнил, как когда-то в Сент-Гвинефорте коротал время в аудитории с томиком Католической энциклопедии и наткнулся на высказывание Оригена, признанное неверным: мол, этот наш мир, в котором согрешил Адам и который пришел искупить Иисус, мир, куда он вернется в триумфе последней битвы, — этот мир будет затем свернут, как свиток, и за ним последует другой, в котором ничего подобного уже не случится, и тот мир, закончившись, уступит место следующему, и так далее до бесконечности, — прочитав это, Пирс на мгновение почувствовал самое настоящее облегчение от одной только мысли о том, что, может быть, на самом деле так оно и есть, — и такое чувство, словно на душе стало легче.

Возможно, так оно и есть, буквально, на самом деле.

Он рассмеялся. Самая тайная история на свете, вместилище и универсальный ключ ко всем прочим тайным историям, и она же объясняет также и то обстоятельство, почему они, собственно, являют собой тайну. Он свернул самокрутку и закурил ее — крутовато с утра, да еще на голодный желудок — и осмыслил сделанный вывод.

Если в тот конкретный исторический момент наступил слом времен, то теперь, должно быть, наступает еще один, такой же.

Так точно. Для того чтобы он, Пирс, здесь и сейчас мог жонглировать такими понятиями, мир должен был уже подойти к водоразделу — ведь именно в такие поворотные моменты, когда становятся видны не только все возможные варианты будущего, но и предыдущие поворотные моменты, Время просыпается и протирает глаза: А, да-да, припоминаю. Не здесь ли истинный смысл того, что хотел сказать Крафт, — или он предоставил читателю возможность самому решить эту проблему?

Время тогда было одним; сейчас оно — другое.

Итак, белое десятилетие закончилось; дети двинулись в очередной поход, в те дни, когда закрытый, как у Данте, мир открылся вновь и неподвижная до того земля тронулась с места, одновременно вращаясь вокруг своей оси и двигаясь по кругу; и Пирс неожиданно очутился на перекрестке, бледнеет ночь, и встают от горизонта предутренние ветры. И эта неоконченная книга Крафта, до самой последней желтой странички, получилась такой, каких он никогда раньше не писал.

Пирс вспомнил, как Джулия сказала, сидя на кровати в его старой квартире — на полу побулькивает кальян — и разукрашивая ногти звездами: более чем похоже на правду.

Небо просветлело, из окон Бо по лужайке протянулись длинные желтые полосы света. Залаяла собака. Стукнула сетчатая дверь Бо, и Пирс встал с выстывшей за ночь земли.

Что, если все именно так и есть?

Вот, должно быть, удивится Джулия, подумал он, вот ее накроет, если книжка, которую он для нее напишет, окажется прямым заявлением, что так оно и есть. В конце концов, книга Крафта — это всего лишь роман, метафора; но что, если он в своей книге сможет привести реальные доказательства того, что все это — правда? Господи! Мир, затерянный глубже, чем Атлантида, найденная наконец на дне моря, вновь обретенная, раскрывшая свои сокровищницы.

И тамошних сокровищ хватит на всю жизнь и ему, и Джулии.

Он снова рассмеялся. Ты это прекрати, велел он себе, смотри, будь поосторожней. Все еще тихонько посмеиваясь, он зашел на двор Бо, и соседи недоуменно улыбнулись ему в ответ.

— Привет, привет, — сказал он и взялся помогать укладывать корзинки для пикника в машину Бо, в огромный помятый «питон», который не всегда соглашался заводиться.