В ее собственной волшебной сказке я была монстром, а она сама героиней.

После этого я навсегда оставила попытки сдружиться с кем-либо.

Однажды я забрела в аптеку и за два серебряных пенни купила баночку крема, потому что владелец аптеки клятвенно заверял меня, будто к концу месяца мои шрамы бесследно исчезнут.

Разумеется, никуда они не исчезли. Родя нашел меня горько рыдающей в своей комнате, и я рассказала ему о произошедшем. Брат начал шутить насчет аптекарей и их снадобий и продолжал до тех пор, пока я не успокоилась и не начала улыбаться. Однако чувствовать себя дурой я при этом не перестала. Пустую баночку из-под чудо-крема я закопала на клочке земли за книжным магазином – он предназначался для небольшого садика. Но там никто никогда ничего не сажал, и этот уголок густо зарос травой и какими-то сорными кустами. Отцу о той своей покупке я не сказала ни слова.

К тому времени когда мне исполнилось пятнадцать лет, я успела прочитать почти все книги в нашем магазине, и отец официально принял меня к себе на работу в качестве помощницы. «Лицо у нее такое, что может испугать даже дьявола, который ее создал, – подслушала я как-то раз в разговоре двух наших покупателей, – но будь я проклят, если она не знает наизусть всю классику и не может любому подсказать, какую лучше книжку выбрать». Это была одна из самых добрых реплик в мой адрес. Гораздо менее приятных слов о себе доводилось слышать намного, намного больше.

Я все сильнее замыкалась в себе, погружаясь с головой в работу. Следила за порядком на книжных полках, заворачивала в бумагу приобретенные книги и тетради, писала письма к книготорговцам из ближайшего большого города, когда нужно было заказать какой-нибудь редкий фолиант для нашего покупателя. Вела бухгалтерские книги, а когда торговля шла слишком вяло, поднималась на второй этаж и наводила блеск в наших жилых комнатах.

Да, я все время была чем-нибудь занята. Старалась убедить себя в том, что довольна своей жизнью. Однако несмотря на постоянные попытки, мне не удавалось избавиться от щемящего чувства одиночества. Не удавалось похоронить его в памяти так же легко, как я похоронила в свое время пустую баночку из-под крема на том заброшенном клочке земли, где должен был шуметь сад.

Глава 2

За несколько месяцев до моего шестнадцатилетия мой мир вновь резко изменился.

Зима была в самом разгаре, снег налипал на витрину нашего магазина, заносил камни на булыжной мостовой. От холода у меня начали замерзать пальцы на ногах – не спасали даже теплые валенки, – и я пораньше закрыла магазин. Затем поднялась наверх, захватив с собой пару книг по анатомии. Эта наука была тогда самой последней моей страстью – я каждый день часами читала медицинские статьи и изучала рисунки к ним.

Оказавшись в нашей квартире, я первым делом закрыла все ставни на окнах, зажгла лампы, подбросила угля в камин, чтобы в нем разгорелось жаркое алое пламя. Приготовила говядину с тушеной капустой, сварила лапшу, поставила кипятиться самовар. При этом каждую свободную минуту я ныряла в свою книгу и, стараясь не капнуть случайно чем-нибудь на ее страницы, читала статью об анатомическом устройстве сердца.

Я ждала отца и Родю. Они должны были появиться с минуты на минуту. Хотя Родя уже шесть месяцев был в учениках у часовых дел мастера в нашем городке, к ужину он всегда возвращался домой. Отец же сегодня с самого утра отправился по каким-то своим таинственным делам, о которых ничего не рассказывал. Мне хотелось надеяться, что снегопад не слишком надолго задержит отца и Родю. Продолжая читать, я постоянно прислушивалась, чтобы уловить звук их шагов на лестнице.

Первым пришел Родя – потопал перед дверью, отряхивая налипший на его толстые башмаки снег; скинул пальто и встряхнул головой, на которой уже таяли снежинки. Я показала рукой, чтобы он садился в свое любимое кресло возле камина, налила заварки в чашку, разбавила кипятком из самовара и протянула брату.