Изменить размер шрифта - +
 — Императрица обладает мужеством души и разума; любовь и уважение к ней пропорциональны ненависти и презрению к императору». Ненависть распространялась, захватывая все более — широкие круги общества, но пока еще была бессильна. «Говоря по правде, здесь каждый — трусливый раб», — добавлял посол. Он не знал, что люди, в которых он видел лишь трусов и рабов, уже готовились к перевороту.

Начальник полиции барон Корф ясно представлял себе масштабы недовольства в столице. Весь апрель и май его сыщики доносили о брожении, охватившем город, об изменнических разговорах в гвардейских казармах, об обидах, вынашиваемых самими стражами порядка. Он знал, что если не принять немедленные и жесткие меры, может вспыхнуть мятеж. Знал, но ничего не предпринимал.

В течение нескольких месяцев барон входил в ближайшее окружение императора, пользуясь его особым расположением. Он был частым гостем на продолжительных застольях в Зимнем дворце, свидетелем и участником пьяных оргий, которыми заканчивались все пиры. Но в конце мая в его отношениях с императором произошел резкий поворот. В слепой прихоти Петр придрался к какому-то пустяку и поссорился с Корфом. Конечно, он поступил весьма опрометчиво. Барон перестал быть желанным гостем в покоях императора, но теперь его привечала Екатерина. В беседе с ней он сказал, что, когда император уедет на войну, Петербург перейдет на сторону Екатерины, и тогда полицмейстер приложит все усилия, чтобы чаша весов покачнулась в ее пользу.

В начале июня Петр устроил грандиозный пир в честь заключения мира с Пруссией. В огромный зал, где стояли длинные столы, накрытые тонкими белоснежными скатертями, уставленные золотыми блюдами и большими серебряными кубками, постепенно собирались приглашенные. Зал освещался высокими белыми свечами в золотых канделябрах, хотя вечернее солнце еще стояло в небе. Оно не заходило почти до полуночи, и в голубых водах Невы отражалось теплое оранжевое сияние и небо, окрашенное в золотые тона.

Зал заполнялся гостями, подали первое блюдо. Император сидел на возвышении вместе с Елизаветой Воронцовой, чью страховидность не украшали рубины и сапфиры покойной императрицы. Поблизости от них был почетный гость того вечера, прусский посланник. Екатерина, собранная и общительная, сидела в дальнем конце стола, отделенная от своего, мужа сотнями гостей. Она резко выделялась своим черным одеянием. Ее траур по покойной Елизавете еще не закончился.

Петр горделиво смотрел на гостей. Он был здесь хозяином. Офицеры и придворные выполняли теперь его приказы точно так же, как когда-то выполняли повеления ненавистной ему предшественницы. Да, конечно, в городе было неспокойно. К тому же ему недавно доложили о крестьянских волнениях в Астраханской губернии. Туда уже был отправлен полк с заданием арестовать зачинщиков и подавить бунт. Гораздо больше беспокоили его доклады генералов. Они сообщали, что многие солдаты сказались больными и были якобы не в состоянии плыть на судах, чтобы воевать в Дании. Он знал, как с этим бороться. Он выпустил указ, который обязывал всех больных выздороветь. Они не посмеют ослушаться императора.

Принесли очередные блюда и сосуды с вином. Император осушал свой кубок раз за разом, и вот, поднимая его за здоровье прусского посланника, почувствовал, что рука у него сильно дрожит. Среди гостей были и те, кто убеждал его не оставлять страну ради будущих побед в датской кампании. Даже его наставник Фридрих, которого он уважал больше, чем кого-либо, в письмах советовал не уезжать из России до коронования, считая, что этому народу нельзя доверять. Он может восстать против государя, над которым не был совершен обряд миропомазания, означавший, что его власть — от бога. Петр был намерен ехать, что бы ни случилось. Так страстно жаждал он ратной славы. Он не хотел тратить время на поездку в Москву — этот ненавистный, кишащий попами город с сотнями церквей и тысячами надоедливо звонящих колоколов в угоду какому-то замшелому ритуалу.

Быстрый переход