Десять минут Надя дремала, еще пятнадцать – нежилась, а потом минут двадцать вертелась с боку на бок, уговаривая себя наконец подняться… Спохватилась она только ближе к девяти, когда поняла, что безнадежно опаздывает на первую пару. Вскочила, накинула халатик, кое-как причесалась – понимая, что в институт она уже не успевает. И кого в том винить? Дождь? Серую хмарь за окном? Или нежное пуховое одеяло?.. И чего теперь делать? Спешить-лететь, на ходу глотая завтрак? Или уж – ну ее к богу в рай, эту первую пару, эти принципы организации библиотечных каталогов? Подумаешь, каталоги, ящички-карточки… Она и так о них все знает – какие только книги не приходилось искать в Историчке для привередливых доцентов.

У мамы на кухне вовсю кипела работа. Возвышалась кастрюля, полная свежего теста, шкварчали маслом две раскаленные сковородки. Надя чмокнула маму в разгоряченную, жаркую щеку:

– Доброе утро!

– Проспатушки? – ласково спросила мама. Надя улыбнулась в ответ:

– Не-а… Валятушки. – И добавила:

– Это, мам, ты во всем виновата. Сама одеяло мне такое купила, так и лежится под ним, так и лежится…

Мама всегда поругивала Надю, называла лежебокой. Кажется, и сейчас она хотела сказать свое вечное:

"Так всю жизнь пролежишь”. Но отчего-то передумала. Промолчала. Ловко шлепнула в тарелку очередной блинчик – душистый и тонюсенький, словно пергамент. Угостила сковороду новой порцией теста. Прикрикнула на дочь, уже пристроившуюся подле стола:

– Иди, глаза хоть промой!

Надя приказание проигнорировала. Ухватила блинчик, макнула его в клубничное варенье… Мама только головой покачала, но сердиться опять не стала. Налила дочери кофе, присела рядом.

– Мамуль, ты сегодня какая-то мирная… – пробурчала Надя с набитым ртом. – Я думала, ты ругаться будешь…

– А чего мне на тебя ругаться? – улыбнулась мама.

– Ну, лекцию я проспала, глаза не вымыла… Мама задумалась – на секунду, на полсекунды. Надя не сводила с нее глаз и отчего-то разволновалась: мамуля хочет сказать ей что-то неожиданное? Но мамочка только тряхнула головой и кивнула в сторону окна, залитого беспросветным дождем:

– Проспала – и ладно. В такую погоду я тоже училище прогуливала. – И спросила:

– А чего тогда вскочила? Валялась бы себе хоть до девяти…

Надя покончила с очередным блинчиком и объявила:

– А я себе сейчас мэйк-ап буду делать.

– Чего-чего?

– Ну, макияж. Тени там, пудры…

Надя замолчала, наблюдая за маминой реакцией. Сейчас начнет небось выведывать: а не влюбилась ли ты, милая дочка?

Но мама ничего выспрашивать не стала. Вздохнула:

– Созрела наконец… Или это Лена тебя сподвигла?

– Ну, частью Ленка… – Надя увлеченно закатала в блин полную ложку варенья. – А частично сама решила. У меня лицо.., как это говорят.., нуждается в подчеркивании.

– Могу помочь, – охотно предложила мама.

– А ты умеешь? – поддела дочь.

– Спрашиваешь! Я на работе всех девчонок красила. Чего-то, наверное, и сейчас еще помню…

– Мамуль, ты у меня – золото! – просияла Надя. – И стрелки мне подведешь?

– Могу и стрелки! – браво заявила мама. Надя вытерла сладкий от блинчиков рот, чмокнула маму в щеку и понеслась в ванную. Ей не терпелось побыстрей умыться и приступить к мэйк-апу.