– По закону предков наших власть переходит в руки военного князя! Каждый может ознакомиться со свитками основателей в Храме Перуна-громовержца!..

И снова и снова повторялись эти слова…

Совет собрался на следующий вечер в традиционном месте – особой светлице детинца. Представители всех слобод державы, спешно явившиеся в столицу, как только до их ушей дошло объявление военного князя. Перво-наперво все бросались в Храм Громовержца, чтобы собственными глазами убедиться, что подобный завет существует. И… находили его. А закон для слава – что слово отцовское. И потому… Локота, второй князь, сидел молча, весь покрытый пятнами. Грузный багроволицый мужчина, расплывшийся не по годам. Не менее десяти пудов веса было в нём, и кресло подозрительно потрескивало при каждом его шевелении… Забыл! Какой позор! Как же он мог забыть, что действительно во время войны власть перейдёт к этому выскочке! Сколько сил положил, чтобы обрести влияние и силу, и – на тебе! Нажитое непосильным трудом да хитрыми уловками будет пущено по ветру! И всё придётся начинать заново.

Двери распахнулись, и в светлицу пружинистым шагом вошёл Ратибор. Мгновенно охватил всех собравшихся взглядом, чуть задержал взор на колыхнувшемся брюхе второго князя, спокойно прошёл, не задерживаясь, на своё место во главе стола, положил руки на алую скатерть, чуть подался вперёд:

– Все ли убедились, что по закону я беру нынче власть в державе?

Представители слобод и второй князь нехотя произнесли:

– Да. Закон есть закон.

– Благодарю. И поскольку я теперь глава, то первое, что приказываю, – немедля взять Локоту под стражу и посадить в поруб!

– Что?!

Никто не поверил своим ушам – что происходит?! Но в этот момент в светлицу ворвались гридни, и сбитый ударом дубины второй князь без чувств свалился на деревянный пол. Кряхтя от натуги, четверо воинов ухватили Локоту за ноги и за руки и поволокли прочь. А Ратибор обвёл всех гневным взглядом, не предвещающим ничего хорошего, потом тихо, но каждое его слово таило нешуточную угрозу, заговорил:

– Значит, господа слобожане считают, что их интересы превыше интересов общины? Поустроили себе уделы личные в державе нашей? Гридни, взять в поруб старшин Товарной и Торговой слобод!

Обоим названным немедленно заломили руки, а князь добавил:

– В цепи их.

Не обращая внимания на крики, обоих выволокли из светлицы. Теперь князь смотрел на представителей Хлебной и Животной слобод:

– Сами признаетесь или мне зачесть вины ваши?

Хлебник рухнул на колени, взмолился:

– Пощади, княже! Ты же знаешь, что Локоте слова нельзя поперёк сказать! Народ уже ропщет! Измучил он всех своими работами непрестанными! Люди хиреть начали, больных много, ан всё равно гонит на поля хлеборобов и огородников. А кто не идёт – в поруб. На хлеб и воду!

– Знаю об этом. Потому и не стал тебя к тем двоим отправлять, – махнул рукой в сторону двери князь и посмотрел на скотовода: – А ты чего молчишь?! Или то, что у тебя скот начинает дохнуть от бескормицы, тебе всё равно?

– Не дохнет он, княже. А наоборот, прибывает. Особенно туры и кони. Просто Локоте я неверные сведения подавал, чтобы жадность его умерить. Он уж больно без меры хотел всего. Вот и пришлось мне лгать. Прости.

Короткий, почти незаметный взгляд в сторону застывшего у стены светлицы Крута, и успокоительное движение того головой – не врёт слобожанин… Тем лучше. Уже легче!

– Благодарю за это.