В отеле то и дело мелькал знакомец Крохина, местный временный резидент Вася, — молодой человек лет двадцати пяти, предлагавший постояльцам свои услуги знатока местных торгово–закупочных точек и злачных мест и настырно набивавшийся на приглашение в номер, дабы отметить знакомство наверняка имеющимся у свежеприбывшего соотечественника крепким спиртным напитком.

Знакомства с Васей и с его липкими предложениями из российского населения отеля избегали лишь бандиты кавказских национальностей — их Вася опасался. А многие из расслабленных бизнесменов "попадали", тратясь на такси и ужин для местного гида–общественника. Правда, слово "гид" по окончании — знакомства произносилось с иной, как был уверен Крохин, гласной буквой…

В течение тюремной отсидки Крохина Вася около недели пребывал с ним в одной камере, куда угодил за преступление довольно серьезное: ехал на машине с девочкой–челночницей, а на светофоре какой‑то араб — из зависти, вероятно плюнул ему на капот.

Дабы не терять достоинства перед дамой, Вася покинул машину — и врезал арабу по морде, что означало, по его же словам, — приплыть к каторжному причалу и привариться к нему всеми якорями!

Однако уже через неделю Вася вышел на волю и дело замяли.

Парень был прыткий, циничный, скользкий, как налим, а потому Крохин заподозрил, что сокамерник договорился с властями, предложив определенные интеллектуальные услуги. И теперь, судя по тому, что Васю не трогала служба безопасности отеля, обычно настороженно относящаяся к чужакам, стал он человеком с определенным секретным статусом, старательно отрабатывающим запеченный из плевел — то бишь ядовитой пшеницы — хлеб контрактного меркантильного стукача.

Увидев Крохина, сдающего ключ портье, Вася явно и всерьез озадачился, видимо, размышляя, не появился ли в "Холидей Инн" его дублер, а потому в силу, очевидно, конспирации, здороваться с бывшим сокамерником, должным, по его соображению, мыслить точно в таком же направлении, не стал.

Некоторое время они толклись в холле, преодолевали взаимную неприязнь, различной, правда, природы, но одинаково соображая: "Подойти — не подойти?$1 — и наконец Крохин решил: "Ладно, чего уж там…"

— О! — воскликнул он, будто только сей момент заметил Василия. — Ты?!

— О! — воскликнул тот с аналогичным притворством. — Ты?! И они, как иуды, изобразили подобие дружеского объятия, воздержавшись, правда, от целований.

— Чего ты тут?.. — спросил Вася, бегая глазами по сторонам.

— А… дела! — с вызовом ответил Крохин.

— Успехов…

Дальнейшие их встречи знаменовались лишь обоюдными сдержанными кивками.

Прошедшим вечером Крохин познакомился с двумя немками, покатал их по городу, затем полночи они пили у него в номере, а после до утра все втроем кувыркались В постели, предаваясь жуткому, впервые им познанному групповому разврату.

С гудящей головой и воспаленными глазами спустившись в ресторан на очередной завтрак, Крохин узрел Василия, сидевшего за столом с какими‑то бритоголовыми российскими качками и оживленно им о чем‑то повествующего.

Качки, внимая рассказам старожила, сдержанно усмехались. Во главе стола находился мужчина, одетый в дорогую, явно не ширпотребную рубашку, с элегантными золотыми часами на мускулистой руке, бросавший на Васю редкие снисходительные взгляды. Взгляд у него был острый, волчий, поседелые волосы, еще мокрые после утреннего душа, аккуратно зачесаны назад.

Внезапно Крохин преисполнился чувством щемяще–томительного узнавания…

И, еще не отдавая себе отчет в сумбуре мыслей, шагнул к столику, выдохнув изумленно имя, словно вынесенное на поверхность сознания непроизвольным толчком памяти:

— Игорек!.