Впрочем, вру. Есть один друг, который обязательно выпьет на твоих поминках. Да, я о нем вспомнил…

Я набрал номер телефона Сергея Косилова. Ожидая, пока он возьмет трубку, я продолжал смотреть на реку. Все течет, все меняется, а наша старая речушка все так же грязна, как и во времена детства моей бабушки, пускавшей по ней кораблики.

— Гы-говори, — выдавил Серега после небольшой паузы.

Судя по голосу, он только что проснулся или вообще не спал.

— Привет, брат, — сказал я, — ты сейчас никуда не торопишься?

— Сейчас? Н-нет, до пятницы я совершенно с-во-свободен.

— А что будет в пятницу?

— Ничего. Классику смотреть надо. Это Пятачок, когда был в гостях у-у Кролика…

— А-а, понял!

— Вот тебе и «а-а». Слушай, если ты едешь прямо сейчас, захвати мне пы-пару пива. Я, кстати, сам хотел тебе позвонить. Дело есть.

Я ухмыльнулся. Похоже, Сережка вчера неслабо погулял. Чтобы он с утра попросил пива?!

— Привезу. Что за дело?

— Приедешь — скажу.

Я отключил связь и улыбнулся. Серега, конечно, был чудиком, но лучшего антидепрессанта я на своем жизненном пути еще не встречал. И сейчас мне больше всего не хватало именно его умильного подросткового заикания.

С Сергеем Косиловым я был знаком лет двадцать, практически со школьной скамьи. Мы немножко учились вместе в выпускном классе — его перевели к нам уже под самый последний звонок. Никакой особой репутации он у нас заслужить не успел, следовательно, не успел ее и испортить, поэтому мы достаточно легко с ним сошлись. У нас, видишь ли, были общие интересы — «Лед Зеппелин», «Аквариум» и перестройка. Не сговариваясь, пошли в один институт, поступили на один факультет — это была журналистика. Нам тогда казалось, что мы должны что-то успеть сделать, пока «форточка» еще открыта и ветер свободы гулял по квартире. До третьего курса шли одной дорогой. На третьем он выбрал специализацию «телевидение», я же решил, что мне гораздо интереснее и, главное, проще общаться с бумагой. Наши профессиональные стремления, таким образом, несколько разошлись, но интересы личные по-прежнему пересекались: мы продолжали вдвоем зажигать на вечеринках, встречаться с девушками, слушать и играть старый рок-н-ролл и беседовать о проблемах взаимодействия различных ветвей власти. Стояла середина девяностых — благословенное время, эпоха относительно честной и свободной журналистики и сотни относительно честных способов заработка.

Косилов еще во время учебы попал в поле зрения нескольких местных телекомпаний. Я в то время пытался его отговорить от этой безумной затеи. Дело в том, что парень с детства заикался и, судя по всему, прекращать это дело не планировал. И хотя его заикание не носило критического характера — так, лишь иногда переклинивало, — но из-за постоянного страха завалить речь Серега говорил медленно и вдумчиво, совсем как наш институтский преподаватель по иностранной литературе по фамилии Бент. Прикинь, мужик — умница-не-сказать-в-какой-степени, получил кучу каких-то европейских титулов за изучение литературного наследия, а на лекциях его мухи дохли от тоски, потому что читать он их не умел. Оратор из него был «как из Промокашки скрипач»! Бубнил что-то под нос полтора часа, хотя при желании мог бы… да много чего мог бы.