Конечно, нет. Я бы сидел в футляре, и к сорока пяти годам, став сексуально несостоятельным от постоянного сидения на простате, сидения на работе и перед телевизором, став несостоятельным от исчезновения влечения к жене – любовниц в футлярах нет, не водятся они там, – заболел бы сексуальными видами спорта: футболом (нога, мяч и ворота соответственно символизируют пенис, сперму и влагалище), хоккеем (помните, какой жест демонстрируют хоккеисты, забив-таки гол?) и может быть, баскетболом).

Так вот, остановили меня не дьявол и не желание эпатировать обывателя, а остаточные принципы, один из которых звучит так: "Что было, то было". К тому же в душе я романтик, а романтизм, как течение художественной мысли, признает все и вся – и Будду, и Геракла, и женщин, подобных Надежде, реально существующими инструментами для приближения ума к пониманию отрицательной бесконечности, то есть человека (во как!).

К тому же теперь, в нынешней моей обители, на бесхитростных моих небесах, на которых есть все, кроме рецензентов, мне стало ясно, что Надежда скорее скрывала некоторые совсем уж натуралистические эпизоды своей сексуальной жизни, чем утрировала их, и потому, чтобы и вовсе не обесцветить ее образ, я не стал ничего вымарывать.

* * *

После вульгарных пираний и крови мне захотелось хорошо прожаренной рыбы и белого вина. Подозвав официанта, я сообщил ему свои пожелания и, напоказ позевывая, продолжал слушать Надежду.

– Если бы ты знал, как Алик после этого изменился, – продолжала говорить она самозабвенно. – Он даже на Мишу стал чем-то похож. И чтобы в постели тривиальным сексом заняться – так ни-ни, полная импотенция.

– И как он кончил?

– Хорошо кончил. В свободном падении, как Миша...

– Опять автокатастрофа?

– Нет, мы прыгали с парашютом.

– Не может быть! – изумился я. – На высоте же холодно?! Минус пятьдесят! Это физиологически невозможно!

– Эта кажущаяся невозможность нас и манила. Мы так увлеклись проектом, что целый месяц ни о чем и думать не могли...

– Целый месяц?! Целый месяц вы воздерживались? Невероятно!

Тут принесли рыбу, налили вина. Я принялся есть.

– Да... Я бы не сказала, что это было легко. Но сам посуди, если бы тебе пообещали: поголодай месячишко и вкусишь амброзию, пищу богов, разве бы ты не согласился? Это было здорово, нас тянуло друг к другу, у него брюки оттопыривались, я вся мокрая была, но мы держались!

– Ты, наверное, от вожделения кончала?

– Да... У него тоже были поллюции средь бела дня.

– Увертюра что надо.

– Да, – обрадовалась она определению. – Мы тоже называли это увертюрой.

– Ну и что вы придумали, чтобы уберечься от мороза? – спросил я, подумав "Еще немного, и мой коготок увязнет".

– Все великое просто, – грустно улыбнулась девушка. – Мы придумали прыгать в пуховом спальном мешке. Правда, здорово?

– Вы залезли в спальный мешок с парашютами? Двумя основными, и двумя запасными? Представляю позу. – Подумал: "Как механистично! С пираньями и вторым влагалищем, ими сотворенным, было интереснее".