|
Но разве это не систематизированный, культурно приемлемый способ рационализации отдаления от собственного "я", практикуемый как в терапии, так и в жизни? Даже мотивом для начала терапии может быть просто желание найти приемлемую систему, с помощью которой можно продолжать думать о себе как о механизме, управлять собой, как своим автомобилем, только теперь более успешно. Если мы предположим, что основной невротический процесс в наши дни – это вытеснение онтологического чувства, то есть утрата чувства бытия наряду с уменьшением осознанности и запиранием своего потенциала, тогда мы играем на руку неврозу пациента, так как учим его новым способам думать о себе как о механизме. Один из примеров, демонстрирующих, как психотерапия может отразить распад культуры, – структурировать невроз вместо того, чтобы лечить его. Пытаться помочь пациенту решить сексуальную проблему, просто объясняя ему механизм, все равно что учить фермера орошению, перекрыв плотиной его ручей.
Здесь мы подходим к очень серьезным вопросам о природе "излечения" в психотерапии. Под этим подразумевается, что функция терапевта – не "излечение" невротических симптомов пациента, хотя большинство людей обращаются к терапии, мотивируясь именно этим. Безусловно, факт подобной мотивации отражает их проблему. Терапия занимается более фундаментальной проблемой, она помогает человеку испытать его существование, а любое освобождение от симптомов должно быть просто сопутствующим результатом этого процесса. Основные идеи излечения – жить как можно дольше и как можно лучше приспособиться – сами по себе отрицают Dasein, отрицают конкретное бытие пациента. Тип излечения, заключающийся в приспособлении, становлении способным соответствовать культуре, можно достичь техническими средствами терапии, так как это центральная идея культуры – человек, ведущий просчитанный, контролируемый, технически хорошо управляемый образ жизни. В этом случае пациент принимает ограниченный мир без конфликта, так как теперь его мир тождественен этой культуре. Поскольку тревога приходит только со свободой, то пациент естественно справляется с тревогой. Он освобождается от симптомов, так как отказывается от возможностей, являющихся причиной его тревоги. Это способ быть вылеченным за счет отказа от бытия, от существования, за счет сужения, ограничения бытия. В этом смысле психотерапевты становятся агентами культуры, чья задача – приспособить людей к этой культуре. Психотерапия становится выражением распада этой эпохи, а не способом его преодоления. Как мы сказали выше, есть явные исторические признаки того, что это происходит в разных психотерапевтических школах. Историческая вероятность такова, что этот процесс будет нарастать. Здесь, безусловно, встает вопрос о том, сколько такое освобождение от конфликта за счет отказа от бытия может продолжаться, не приводя к всеохватывающему отчаянию у отдельных индивидов и целых групп, к возмущению, которое затем оборачивается саморазрушением, так как история снова и снова говорит нам, что потребность человека в свободе рано или поздно всплывет наружу. Но задачу осложняет тот факт, что наша культура построена на идеале технического приспособления и имеет так много разнообразных приемов, притупляющих отчаяние, которое возникает при использовании себя как машины, что разрушительные последствия некоторое время могут оставаться невидимыми.
С другой стороны, термину "излечение" можно придать более верное и глубокое значение, сориентировав его на осуществление потенциальных возможностей существования. В этом случае мы можем наблюдать избавление от симптомов в качестве побочного продукта основного процесса, это всегда желаемая, хотя и не главная цель терапии. Важно, что человек открывает свое бытие, свой Dasein.
Шестое замечание, отличающее процесс экзистенциальной терапии, – это важность обязательства. Основу под это понятие мы подвели в предыдущих разделах, особенно при обсуждении идеи Кьеркегора о "правде, существующей только как произведенной индивидом в действии". |
