В начале коронации Хратен отодвинулся в задние ряды. Многие короли начинали правление с казни противников, и он не хотел попадаться на глаза обманщику и напоминать об этом обычае.

Но он не успел покинуть зал и стал свидетелем превращения. Увиденное привело Хратена в недоумение — шаод наступал неожиданно, но не настолько. Странность происходящего заставила его пересмотреть подозрения. Что, если Раоден не умер, а скрывался в Элантрисе? Джьерн нашел способ выдать себя за элантрийца; вполне могло статься, что принц опередил его.

Хратена поразило превращение, но еще больше его поразило, что арелонская знать и глазом не моргнула. Сарин выступила с речью, а дворяне лишь тупо ей внимали и не остановили, когда принцесса возложила корону на элантрийца.

Джьерна затошнило. Он отвернулся от трона, и по чистой случайности его взгляд упал на пробирающегося к выходу Дилафа. Джьерн двинулся следом: сегодня он в полной мере разделял отвращение артета. Он не понимал, как арелонцы могли поступить вопреки собственной логике.

Только сейчас он осознал ошибку: Дилаф был прав, и удели он больше внимания Элантрису, знать никогда не признала бы Раодена королем. Хратен пренебрег долгом дереита и не привил прихожанам должного уважения к священной воле Джаддета. Он сосредоточился на том, чтобы обратить их, но не просветить, и как результат получил шаткую общину, готовую при первой возможности переметнуться к старой вере.

«Во всем виноват этот проклятый срок!» — кипел джьерн, меря быстрыми шагами вечерние улицы Каи. Невозможно взрастить истинную веру за три месяца.

Впереди него Дилаф свернул на боковую улочку. Хратен насторожился — тот путь вел в центр города, а не к часовне. Любопытство пересилило мрачные мысли, и джьерн повернул за артетом, старая держаться в отдалении, чтобы его не выдало клацание поножей по мостовой. Как оказалось, ему не стоило беспокоиться: Дилаф с головой погрузился в мысли и ни разу не обернулся.

Сумерки сгущались, и ярмарочную площадь накрыла непроницаемая тьма. Хратен потерял арелонца и остановился, оглядывая тихие палатки.

Внезапно вокруг него разлился свет. Внутри десятков палаток зажглись факелы. Джьерн не успел нахмуриться, как из-под пологов начали выбираться люди; мечущийся отсвет факелов играл на их обнаженных спинах.

Хратен в ужасе отшатнулся — он узнал изуродованные силуэты. Их руки походили на узловатые ветви деревьев, кожа туго обтягивала странные наросты и впечатанные в кость символы, которые не имели произносимого вслух названия. Хотя ни единый звук не нарушил тишину ночи, в памяти жреца воскресли ужасные крики. Купцы и палатки оказались прикрытием; теперь он понимал, почему так много фьерденцев приехало на арелийскую ярмарку и осталось, несмотря на неразбериху в стране. Они были вовсе не торговцами, а воинами: завоевание Арелона началось раньше срока. Вирн прислал монахов Дахора.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ

Раодена разбудил непривычный шум. Ему потребовалось время, чтобы вспомнить, что он по-прежнему в особняке Ройэла; свадьбу назначили на завтра, и принц решил провести последнюю холостую ночь в комнате, где жил как Калу, а не в доме Киина, где гостевые покои занимала Сарин. Звуки раздались снова — шум сражения. Раоден вскочил с постели и рывком распахнул балконные двери, всматриваясь поверх парка в улицы Каи. Ночное небо заволокло дымом, тут и там виднелось зарево пожаров. По городу разносились крики, поднимаясь из тьмы подобно воплям проклятых, а где-то поблизости слышался звон металла. Раоден поспешно натянул камзол и побежал по лабиринту особняка к парадной двери. Завернув за угол, он наткнулся на отряд гвардейцев, которые бились с несколькими… демонами, он не мог подобрать другого слова.

Демоны были голыми по пояс, а их глаза пылали.