− У меня просьба: будьте очень внимательны к тому, что у нас происходит. И надо помочь Содружеству, прежде всего – России. Это сейчас – главное. Отбросить все рутинные подходы, поддержать усилия, направленные на реформы. Сейчас самое главное – поддержать Россию. Именно здесь сейчас самое большое социальное напряжение, самая острая ситуация − в Москве, в Питере, на Урале. Давайте окажем поддержку – мы здесь, а вы там − Ельцину, чтобы он смог добиться успеха, ибо это касается всех нас. Сейчас нам необходимо, во-первых, продовольствие, во-вторых, лекарства, в-третьих, корма – зерно, соевый шрот, протеины… Нужна также финансовая помощь, чтобы рубль стал крепким и стабильным. Джон, нельзя жалеть на это 5 – 10 − 15 миллиардов. В противном случае, если процесс преобразований, над которыми мы работали вместе, будет сорван, придется всем заплатить цену в десять, в сто раз большую.

Наверное, в значительной мере этот призыв Горбачева к Мейджору был адресован ушам Ельцина, присутствовавшего при разговоре, однако он действительно отражал изменившуюся позицию Горбачева: все, противостояние кончилось, он проиграл – ничего не поделаешь, – но теперь надо думать о будущем, спасать то, что осталось на руинах распавшегося Союза, прежде всего – Россию.

О самой этой встрече Андрей Грачев вспоминает так:

«Сразу же по возвращении Ельцина (из Алма-Аты. – О.М.) они договорились о встрече для обсуждения условий «сдачи» Кремля. Она состоялась 23 декабря в Ореховой гостиной и продолжалась почти десять часов. За это время… президенты, к которым в роли своеобразного секунданта присоединился А.Яковлев, в неспешном мужском разговоре получили, казалось, возможность не только обсудить технические процедуры перехода государственной власти от Союза к России – передачу архивов Политбюро и личного, так называемого сталинского архива Президента, а также ядерных кодов, – но и окончательно выяснить отношения. Договорились об условиях отставки Горбачева: президентская пенсия, дача, автотранспорт, охрана, помещение для «Горбачев-Фонда» в бывшей «Ленинской школе» для активистов из братских компартий. [Ельцин с подозрением отнесся к этой непонятной для него структуре (то есть к «Горбачев-Фонду» - О.М.), считая, что она может стать «гнездом оппозиции». Горбачев заверил его в том, что у него нет таких намерений]. Обсудили планы российского президента по реформированию экономики – в первые же недели 1992 года скомпонованная Бурбулисом команда Гайдара предполагала «перейти Рубикон» и отпустить на свободу почти все цены.

Ельцин, рассчитывавший на основании их заверений, что к осени экономика придет в себя после первого шока «рыночной терапии», попросил «хотя бы первые полгода его не критиковать». Михаил Сергеевич пообещал, что будет поддерживать его, «пока тот будет двигать вперед демократические реформы».

Условились, что 25-го, сразу после выступления по телевидению с заявлением об отставке Борис Николаевич придет к нему в кабинет для передачи ядерных шифров. Горбачев на следующий день, дозвонившись до Буша и распрощавшись с ним, сказал: «Можете спокойно отмечать с Барбарой Рождество. Завтра я ухожу в отставку. С «кнопкой» все будет в порядке». Он пообещал до Нового года освободить свой кремлевский кабинет для нового хозяина. Ельцин не возражал, тем более что ждать оставалось недолго.

После того как все переговорили и делить вроде было больше нечего, кроме разве что будущего места в истории, около десяти часов вечера президенты распрощались».

На пресс-конференции, состоявшейся в этот же день, госсекретарь РСФСР Геннадий Бурбулис заявил, что «персональные судьбы тех политических деятелей, которые непосредственно и лично участвовали в демонтаже тоталитарного режима, ни в коем случае не будут ущемлены».