«Мне кажется, если бы у Горбачева не было Ельцина, ему пришлось бы его выдумать. Несмотря на его в последнее время негативное отношение ко мне, он понимал, что такой человек, острый, колючий, не дающий спокойно работать забюрокраченному партийному аппарату, необходим, надо его держать рядышком, поблизости. В этом живом спектакле все роли распределены, как в хорошей пьесе. Лигачев – консерватор, отрицательный персонаж; Ельцин – забияка, с левыми заскоками, и мудрый, всепонимающий главный герой, сам Горбачев. Видимо, так ему все это виделось.

А кроме того, я думаю, он решил не отправлять меня на пенсию и не усылать послом куда-нибудь подальше, боясь мощного общественного мнения. В тот момент и в ЦК, и в редакцию «Правды», да и в редакции всех центральных газет и журналов шел вал писем с протестом против решений пленумов (касающихся Ельцина. – О.М.) Считаться с этим все-таки приходилось».

Вот уже когда началась народная поддержка Ельцина. Позже, все возрастая, она будет придавать ему все больше силы. Но пока что эта поддержка, кажется, не очень его вдохновляет. Да и сама она все-таки еще не очень мощная: материалы пленума ЦК не публиковались, тексты выступлений на пленуме МГК были представлены публике в таком виде, чтобы не вызывать слишком большую симпатию к поверженному первому секретарю… Впрочем, по рукам стали ходить тексты весьма резких его «выступлений», которых на самом деле он никогда не произносил. Как кто-то сказал, – по своей резкости тексты «а ля Сахаров». Это еще больше подстегивало волну народного возмущения.

В общем, в воздухе уже носилось: Ельцин поднял бунт против правящей партократии, и за это его «гнобят».

Что касается того, поехал бы бунтарь послом куда-нибудь в Африку или Южную Америку, если бы Горбачев вздумал его туда послать… Сослать… Валентин Юмашев отвергает такую возможность категорически:

– Нет. Сто процентов – нет. Максимум, на что он согласился бы, – возвратиться в Свердловск. Но потом, на мой взгляд, он все равно точно так же оказался бы в центре политических событий, выдвинувшись уже из Свердловска.

Все же вопрос, – решился бы Ельцин проигнорировать волю генсека? Ведь внутри партноменклатуры была почти такая же жесткая дисциплина, как в армии: ослушался, – вылетаешь с госслужбы, да еще и с «волчьим билетом». Юмашев:

– Ну, сослался бы на здоровье, на плохое самочувствие… Или еще что-нибудь придумал. Да и время все-таки уже было другое: правило «приказ начальника – закон для подчиненных» уже теряло свою актуальность и незыблемость. Они все это чувствовали, в том числе и Горбачев. Кстати, я думаю, решая судьбу Ельцина после его отставки, Горбачев руководствовался вполне трезвым политическим расчетом: видите, я не топчу его, не пляшу на его костях, даю ему хорошую должность; это означает, что он мне не страшен, я его не боюсь, я просто отодвинул его немного в сторону, – и он заглох, заглох навсегда, его больше нет.

Знал бы тогда Михаил Сергеевич, чем обернется этот его маневр, касающийся Ельцина.

Сидя в кабинете Госстроя…

Как все-таки сам Ельцин воспринимал окончательный результат его «гражданской казни» – ссылку в Госстрой? Валентин Юмашев:

– Я уверен на сто процентов, что когда он пришел в Госстрой, никакой трагедии он не ощущал. Более того, он вообще был счастлив, что ему дали должность министра (первый зам Госстроя по статусу приравнивался к министру.