|
Он мне не понравился. Он был из тех людей, которые дважды в месяц стригут волосы: угодливый трутень, преданный пресс‑агент, честолюбивый продажный умник. Государственная политическая система битком набита такими мужчинами и женщинами.
– ...или, если бы времени было больше, – продолжал помощник сенатора, – мы могли бы подумать о расследовании...
– Нам не нужно расследование, – вежливо перебил его Президент, наклоняясь вперед, словно ловя ухом какую‑то ускользающую ноту, – нам нужно давление.
В комнате стало тихо. Потом сенатор и Президент переглянулись и кивнули. Каждый оценил реальные масштабы разговора, влияния и подоплеки. Они встали и пожали друг другу руки, покрытые старческими пятнами.
– Позвоните мне, если выберетесь этим летом на остров. – Президент дружески подмигнул сенатору. – Сыграем партию.
В коридоре Президент повернулся ко мне:
– Вы были слишком резки. Такие вещи делаются тонко.
– Мне следовало быть осмотрительнее.
– Вы полны желания добиться цели, – заметил он.
– Наверное.
Он спокойно смотрел на меня:
– Вас поэтому ко мне направили?
Я задумался над ответом.
– Вы хотели, чтобы вас ко мне направили? – спросил Президент прежде, чем я успел ответить.
– Нет, – сказал я. – Не хотел.
Я думал, что тут он что‑нибудь скажет, но мы шли к машине молча. Тем не менее я взглянул на его лицо. Президент смотрел прямо перед собой, но в морщинках у его глаз появилась заметная складочка улыбки.
Мы не полетели регулярным рейсом на Нью‑Йорк. Предания Корпорации гласили, что много лет назад в деловом полете Моррисон и Президент сидели в обычном салоне самолета, когда оторвался двигатель на крыле за иллюминатором Президента. Просто взял и отвалился. По рассказу Моррисона, Президент, смотревший в окно, видел, как это произошло. Он наблюдал за тем, как гигантский сверкающий турбореактивный двигатель падает, оторвав от крыла полосу металлической обшивки и оставив под крылом только исковерканное крепление. Президент посмотрел на часы, хладнокровно отметил время, повернулся к Моррисону и сказал:
– Если до сообщения капитана пройдет больше тридцати секунд, я больше никогда не буду летать.
Безымянный капитан сообщил об экстренной посадке только через четыре минуты, так что лимузин Президента доставил нас к «Метролайнеру», где мы прошли через таинственный боковой вход в задней части Юнион‑Стейшн; минуя всех остальных пассажиров, стоявших за стеклянными дверями, мы попали прямо на платформу. Я догадался, что, конечно, «Амтрак» предусмотрел тайные входы для президентов, глав государств, крупных игроков. К тому времени, когда остальные начали посадку, мы уже заняли места.
– А почему не на вертолете? – спросил я. – Вы иногда им пользуетесь.
– Не люблю летать на них ночью, – объяснил Президент, морщась. – Большой риск. Вспомните, что случилось с сенатором Хайнцем и теми, кто работал на Трампа.
Мы устроились в полупустом вагоне с баром. Президент закурил и налил себе две мини‑бутылочки шотландского виски, не разбавляя. Он дожидался этого целый день, и после первого глотка его лицо удовлетворенно размякло. Вокруг нас сидели другие пассажиры – в основном мужчины в костюмах. Некоторые пили и смеялись, другие негромко говорили что‑то в телефоны, кое‑кто смотрел в ноутбуки. В каждой группе я моментально находил лидера. Обычно он был самым старшим, и часто один из более молодых мужчин наблюдал за ним с пристальным вниманием. Такое иногда происходит среди мужчин. Столь многим из нас втайне отчаянно нужны отцы – даже когда мы достигаем среднего возраста. И часто мы находим их на работе.
– А мы действительно сможем заставить этих бразильских полковников не трогать наш чертов спутник? – спросил Президент. |