|
«Тебе следовало бы проявить благодарность», – ругает она меня. «Приезжайте в Нью‑Йорк, мам, – отвечаю я. – Я свожу вас на какое‑нибудь шоу. Походим в хорошие рестораны. Это доставит мне большое удовольствие». – «Не могу, – отвечает она, – я сейчас ужасно занята». Конечно, она не занята, но я не настаиваю. Я скучаю по матери, мне ее не хватает, но я не знаю, что тут можно сделать.
И какой это абсурд, что когда‑то она была замужем за моим отцом, который каждое утро ставит свои корявые, больные ноги на холодный деревянный пол. Одинокий священник, который больше не может служить, сутулый мужчина, настолько бедный, что покупает в супермаркете развесные макароны, мужчина, который слишком доверчиво относится к увиденному по телевизору. Как только я занял достаточно высокое место в Корпорации, я выплатил взносы за его домик за последние шесть лет и позаботился о том, чтобы с моего депозитного счета на его счет до востребования ежемесячно перечислялось три тысячи долларов. Я посылал бы ему больше, но он этого не хотел – он и так раздавал половину того, что я ему посылал. Я предлагал ему переехать ко мне. Нет‑нет, он никак не может бросить свой сад. И некоторые пожилые прихожане по‑прежнему приходят за утешением. Он признался мне, что у него начались проблемы с предстательной железой, – и я видел, как он стремительно дряхлеет. Он был худой, бледной развалиной, обмылком мужчины. Его неудачи питали мой успех. Странно, что у меня были такие родители, – но не менее странно и то, что моя жена погибла от случайного выстрела и что я в своем одиночестве пригласил к себе в дом незнакомых людей. Но так уж вышло.
Утро началось с того, что кто‑то стал хлопать мне по плечу. А потом крошечный палец уткнулся в мою в руку. Я открыл глаза: Мария, стоя у моей кровати, ждала, чтобы я на нее посмотрел. – «Улица Сезам» идет? – Ох, доброе утро, – прохрипел я. – Доброе утро, Джек. Я зажмурился: – А как тебя зовут? – Мария! Она толкнула меня, заставляя перевернуться на бок. Волосы у нее были расчесаны и собраны сзади двумя красными пластмассовыми заколками. – Мария... а дальше? – Мария Салсинес. – Ты хочешь смотреть «Улицу Сезам»? – спросил я. – Нет! – Мне нравятся твои сережки. Крошечные золотые гвоздики. – А мне нравятся... нравятся... нравятся твои смешные волосы! У нее на футболке остались крошки хлопьев. – Ты на завтрак ела оладьи? – Нет! – ответила она весело, сцепив за спиной руки и раскачиваясь на одной ножке. – Ты ела шоколадное мороженое? – Нет! – Мария! – окликнула ее Долорес снизу. – Спускайся! – Все в порядке! – крикнул я в открытую дверь. – Ей не следует вас беспокоить. Я повернулся к Марии: – Вы надоили себе молока на завтрак? – Нет, не надо говорить глупости! Она попыталась взобраться на кровать, и я ей помог. – Почему ты спишь как большой пес? – спросила Мария, усевшись на кровать и чуть подпрыгивая. – Потому что устаю. – Почему? – Потому что хожу на работу. – Мария! – возмущенно крикнула Долорес. – Немедленно спускайся! Мария не реагировала на приказ матери. – А что ты на работе делаешь? – Корчу всем страшные рожи. – А вот и нет! Ты говоришь по телефону. – Правда. – Ты женишься на маме? Я не знал, как на это ответить. |
