|
Они боролись за правое дело, за то, за что стоит и умереть. Они хотели, чтобы Человечество вернулось Домой, на поверхность, чтобы возродило Святую Землю в ее первозданной чистоте или хотя бы начало прилагать определенные усилия в этом направлении. Действовала группа методом проповедей и агитаций. Возможно, это был несколько идеалистический подход, попахивающий иногда и религией, но, в любом случае, развернуться им не дали, и Питеру, чудом скрывшись от полиции, удалось остаться в живых, в отличие от многих…
После этого случая, потеряв контакт с остальными, Питер ударился в другую тактическую крайность. Он решил на конкретном примере, на собственном опыте показать всем, что на поверхности можно снова жить, трудиться, любить. Можно, наконец-то, снова перейти на естественную пищу, можно снова бегать босиком по мокрой траве… В последнее время Питер подрабатывал в Ботаническом Музее и имел доступ к древним запасам самых различных семян и саженцев. Он загорелся идеей создать где-нибудь наверху нечто вроде опытного поля, заповедника, где росли бы разнообразные цветы, фрукты, овощи. Конечно, Подземные Жители, как теперь презрительно называл ИХ Питер, имели представление о флоре (но весьма смутное о фауне). У многих обеспеченных граждан дома цвели маленькие оранжереи, но в них присутствовали чисто декоративные, причем довольно однообразные растения, преимущественно весьма невеликих размеров, ибо стесненные условия диктовали свои правила. А он мечтал разбить красивый фруктовый сад. Например, вишневый. Или яблоневый. О, как ему хотелось попробовать большое, сочное, красное с желтыми прожилками, сладкое, хрустящее на зубах яблоко! Он пошел другим путем! Он им покажет! Он им непременно докажет! Не все еще потеряно! Справедливость должна восторжествовать, разве может быть иначе?! Он верил…
* * * Питера переполняло счастье. Оно безраздельно захватывало и поглощало его; все частички его тела восторженно пели хвалебную песнь Матери-Природе, Солнцу-Отцу, Брату-ветру, Сестрам-цветам. Свободе. Той Свободе, которая кружит голову, пенит кровь и зовет на свершение подвигов. Ему хотелось набрать полные легкие живительного воздуха и радостно кричать, задорно свистеть, улюлюкать, беззаботно дурачиться. И петь. Да, петь! Самому! Пусть не так возвышенно, пусть не так прекрасно, но петь! Весело и задорно выводить простую гармонию, самому выдумывать простые слова, и вложить в них обыкновенные, естественные чувства!.. Чтобы сказали Подземные Жители, увидев его здесь, услышав его здесь? Что он сошел с ума? Что он ненормален? Что это невозможно? Ошибка, чья-то досадная ошибка!.. Они бы сказали: «Убить его!». Они бы сказали: «Проклясть его!» Они бы сказали: «Забыть его!» Целое море великолепных тюльпанов величественно колыхалось из стороны в сторону, движимое порывам легкого ветерка, налетающего с высоких заснеженных гор. Когда-нибудь оно будет поистине бескрайним! И будет принадлежать всем! Как прекрасно! Раскинув в стороны руки, он зажмурил глаза и запрокинул лицо, подставив его теплым лучам ласкового солнышка, выглянувшего из-за вершины. Тут до его уха стал доноситься какой-то шум, приближающийся сзади. Он удивленно открыл глаза и наморщил лоб. Шум приближался. Сердце у него екнуло, и на затылке зашевелились волосы. Он понял, что посетившее его накануне недоброе предчувствие было ничем иным, как интуитивным предвидением наступающего сейчас будущего. Долгими тихими месяцами висело это предчувствие безмолвным ружьем на стенке, и тут выстрелило… Питер резко обернулся и увидел шеренгу солдат с автоматами наперевес, выскочившую из-за косогора и стремительно к нему приближающуюся. До нее оставалось с полусотню ярдов, когда он очнулся и со всех ног бросился бежать. Только бы не помять цветов, стучала в его мозгу одна единственная мысль. Он был в неплохой форме, и солдаты несколько отстали. |
