Джонатан, Эскаргот и Профессор вышли на палубу. Дули вызвался нести охрану в рубке вместе с Ахавом. В ночной тишине плач казался все громче и настойчивее. Лес вокруг притих, словно вымер, а слабый свет на небе не мог рассеять царивший повсюду мрак.

Джонатан вспомнил, что он видел, как ему показалось, среди деревьев хижину. И спрыгнул на берег, поближе к тропинке, проходящей среди зарослей смородины, жестом предлагая Эскарготу и Профессору следовать за ним. Они тихонько пошли по тропинке, и Джонатан все время ждал, что вот сейчас из подлеска выскочит какой-нибудь призрак, тролль или медведь. Они прошли совсем немного и поняли, что впереди не что иное, как окошко маленькой хижины, сквозь которое пробивается свет. Скат ее крыши вырисовывался за деревьями лишь в виде темной тени, и казалось, что над деревьями поднимается дым от горящего очага. Плач, который здесь, на лесной опушке, был слышен лучше, казалось, стал еще более громким и страдальческим.

Эскаргот дернул Джонатана за рукав куртки, и все трое повернули обратно к плоту, где обнаружили, что Дули заперся изнутри. Друзьям стоило немалых усилий убедить его открыть дверь.

– Думаете, это гоблины? – спросил Профессор.

– Может быть, – ответил Эскаргот, – трудно предугадать, что за шутки они могут откалывать.

– Но все это не похоже на гоблинов, – заметил Джонатан. – Может, это жители Стутона? Мне показалось, это был женский плач.

– Не исключено, – продолжал Эскаргот, – но если это и так, то пусть она себе плачет. Вряд ли она захочет поболтать с нами. Давайте лучше не будем ее трогать, а уберемся отсюда.

– Но если Джонатан прав, – сказал Профессор, – возможно, там случилась какая-то беда. Это ведь возможно? Мы не можем просто так взять и уплыть отсюда.

Дули сидел с широко открытыми глазами, держа на коленях Ахава. У него был такой вид, словно он бы с огромной радостью отправился в путь прямо сейчас.

– Вот что, я возьму Ахава, – сказал Джонатан, – и пойду загляну в окошко хижины.

Неожиданно плач раздался вновь, и Джонатан тут же пожалел о своем решении, потому что эти звуки напомнили ему о том, как снаружи темно. Но, в конце концов, у него есть свои законы морали и чести.

– Ты не пойдешь один, Джонатан, – стал настаивать Профессор. – Дули и мистер Эскаргот останутся на плоту, а мы с тобой пойдем посмотрим, что там в хижине. Если что-то случится, плот не должен оставаться без охраны.

– Есть, – сказал Эскаргот, – но только вы недолго. Свистните три раза, чтобы мы знали, что это вы. Если что-то случится, кричите. Мы будем бить в сковородки, если увидим что-нибудь подозрительное.

– Хорошо, – ответил Джонатан, – думаю, это займет не больше минуты – сходить и посмотреть, что там.

Они с Профессором вышли из рубки и скрылись в темноте; каждый держал в руках крепкую дубинку. Друзья спрыгнули на берег и зашагали по тропинке, влажной от дождя. Джонатан вдруг подумал, как странно и жутко, что вокруг не слышно ни кваканья лягушек, ни стрекота сверчков, – лишь плач, время от времени прерывавший жуткую, как у смерти за пазухой, тишину.

Джонатан пожалел, что они не прихватили с собой фонарь, и почувствовал дикое желание броситься назад к плоту и взять его с собой.