В перерывах между этими “уфф” он ухитрялся улыбаться толпе на пристани и с самым серьезным видом кивать изумленному Джонатану. Просто Профессор ни минуты не мог сидеть без дела – иначе он не был бы Профессором Вурцлом. Ему нравилось говорить про себя: “Я на этом собаку съел” – и именно это он и сказал Джонатану.

– Я на этом собаку съел, Сыровар, – произнес он, коротко кивая ему, и в сопровождении Ахава, сопевшего у него за спиной, прошел в носовую часть и под восторженные крики отвязал швартовочную веревку и бросил ее на палубу.

Джонатан был в изумлении. Смысл действий Профессора Вурцла был очевиден, а его замечание насчет “съеденной собаки” явно свидетельствовало о том, что все споры и восклицания были бы лишними. Очевидно, Профессор твердо решил тоже отправиться в это путешествие. Джонатан опустил шест в тихие воды крошечной гавани. Оба смельчака помахали руками мэру Бэстейблу, который стоял, придерживая шляпу обеими руками за тулью, и плот неторопливо поплыл по реке Ориэль.

Перекладывая румпель на правый борт, Джонатан развернул плот кормой к берегу и направил его на середину реки. Они проплыли мимо бревна, на котором Джонатан сидел утром, и обогнули длинную заводь, но лягушек там что-то не было видно. Джонатан надеялся, что увидит, как все они собрались на большой совет амфибий, но зеленая лужайка на берегу заводи была пуста, и только какой-то ежик с черным подвижным носом вышел из лесу, чтобы попить воды. Когда плот наконец миновал заводь и неторопливо поплыл по течению, оба путешественника облегченно вздохнули, а Ахав, до этого старавшийся ни на миг не потерять бдительности, погрузился в сон, пристроившись в рубке среди бочонков с сыром.

– Итак, господин Сыровар, – произнес Профессор, набивая трубку темно-шоколадным душистым табаком, – вот мы и в пути! Пусть меня выпорют, как зеленого и неопытного моряка, если я не прав!

Джонатану, не очень знакомому с морскими выражениями, вместо слово “моряка” послышалось “хряка”, поэтому на какой-то миг он решил, что у Профессора не все в порядке с головой.

Длинные закрученные пряди сухого табака вылезли из чашечки трубки и свесились с краев, точно ветки сосны. Указательным пальцем Профессор впихнул их обратно, но они продолжали упорно вылезать наружу. Наконец Вурцл чиркнул спичкой и зажег табак; свисавшие пряди сгорели и перестали выпадать наружу.

– В самом деле, – глубокомысленно пробормотал он, – плывем.

– Должен сказать, – заметил Джонатан в ответ на замечание Вурцла, которое было на редкость верным, – не знал, что ты тоже собрался в это путешествие, Профессор. Гилрой Бэстейбл ни слова не говорил об этом.

– А, – протянул Профессор, – Гилрой сам ничего не знал. Он же не занимается наукой и научными исследованиями. Хотя, наверное, ему следовало сказать. Тогда он погрузил бы на плот пару дополнительных бочонков с соленым мясом. Но это ерунда – у меня есть оружие и деньги, и мы сможем купить еще припасов, когда доплывем до Высокой Башни.

Услышав об оружии, Джонатан пришел в недоумение. Почему Профессор счел необходимым упомянуть о нем? Не запугивал ли он его? Джонатан вспомнил фразу насчет “хряка” и холодно посмотрел на Профессора.

Однако все вскоре разъяснилось. Профессор раскатал свои спальные принадлежности, и Джонатан увидел, что к ним привязано странного вида оружие. Оно напоминало мушкетон – средневековый пистолет, к которому зачем-то прикрепили гобой и миниатюрное мельничное колесо. Джонатану это оружие показалось очень грозным.

– Так ты вооружен! – воскликнул он, указывая в сторону мушкетона.

– Я ведь только что говорил о нем. Ты разве никогда не видел его раньше?

– Нет, никогда, – ответил Джонатан.