|
Вообще вся генеалогия проклятого рода ― это гротескно зловещая проекция ренессансного мифа в новейшую историю, грозное предостережение от интеллектуально-художественного флирта с идеей сверхчеловека задолго до того, как появятся незадачливые почитатели Фридриха Ницше. Ренессансной героиней мнит себя и Евфимия, не подозревающая, что в своих выспренних рассуждениях она лишь варьирует пассажи «белой дьяволицы». Белькампо ― тоже пародийный провозвестник Ренессанса, низводящий героические поползновения на уровень грима и фарса. Недаром в конце романа обнаруживается некая таинственная связь между Белькампо и ученым Леонардусом. Леонардус предостерегает будущего Медардуса от эксцессов сексуальности пафосом проницательной сублимации, а именно такой пафос приписывает Зигмунд Фрейд в своем психоаналитическом этюде загадочному гению Леонардо да Винчи.
В сущности, весь проклятый род в романе Гофмана происходит от одного живописного образа, который одновременно отравляет наследственность и предоставляет одну-единственную возможность спастись. Трилогия Мережковского «Христос и Антихрист» основывается на художественно-философском анализе этой двойственности, реализованной Гофманом чисто поэтически. Неотъемлемая особенность романтического мироощущения заключается именно в навязчивом двоении каждого образа, приводящем к непрерывному оспариванию и опровержению действительности идеалом, причем у Гофмана такое опровержение не затушевывает, а подчеркивает и оттеняет действительность. Для поэта-романтика двоение образа ― процесс непрерывный и потому динамичный. У Мережковского иначе: двоение идеологизируется и застывает в умозрительной статичности, не лишенной аналитической остроты, но бесперспективной: приравнять антихриста ко Христу не удается. Гофман решительно возвращает культуру к ее христианским истокам, но у этих истоков возникает художник, Леонардо да Винчи, преображающий двойничество природы и культуры творческой мистерией образа и подобия Божьего. |
