Семейная жизнь у молодоженов не ладилась, что пагубно отражалось на политике правительства. Антон Ульрих, по свидетельству Манштейна, являлся послушным орудием интригана Остермана и «следовал только его советам и от него одного выслушивал доклады о делах», в то время как Анна Леопольдовна оказывала «полное доверие» графу Головкину, поручив ему исполнение чрезвычайно важных дел, «не сказав о том ни своему супругу, ни графу Остерману».

Среди свидетельств современников нет ни одного положительного отзыва об Анне Леопольдовне. В 1732 году, когда ей исполнилось 14 лет, супруга английского посла леди Рондо писала, что она была «собой нехороша и так застенчива, что трудно сказать заранее, что из нее будет». Три года спустя принцесса повзрослела, но леди Рондо не обнаружила в ней ничего, заслуживавшего похвалы: она «не хороша собой, не изящна и ничем не поражает в умственном отношении. Держит себя важно, говорит мало и почти никогда не смеется, что кажется мне весьма странным в такой молодой особе. Я полагаю, что важность ее происходит скорее от бестолковости, нежели от нрава». У Елизаветы Петровны принцесса тоже не оставила благоприятного впечатления: «Она совсем дурно воспитана, не умеет жить и, сверх того, у нее нехорошее качество быть капризной так же, как герцог Мекленбургский, ее отец». Фридрих II: «Она (Анна Леопольдовна. — Н. П.) при некоторой трезвости ума отличалась всеми прихотями и недостатками дурно воспитанной женщины». Фельдмаршал Миних: «Она была от природы неряшлива, повязывала голову белым платком, идучи к обедне, не носила фижм и в таком виде появлялась публично».

Не обнаружил привлекательных черт в Анне Леопольдовне и адъютант Миниха полковник X. Манштейн: «Она была чрезвычайно капризна, вспыльчива, не любила труда, была нерешительна в мелочах и в самых важных делах, она очень походила характером на своего отца, герцога Карла Леопольда Мекленбургского, с той только разницей, что она не была расположена к жестокости. В год своего регентства она правила с большой кротостью. Она любила делать добро, не умея делать его кстати». Все это не помешало М. В. Ломоносову, исполнявшему обязанности одописца, произнести в адрес правительницы слова: «Надежда, свет, покров, богиня над пятой частью всей земли».

Неряшливость не украшает женщину. Ее, однако, можно было бы извинить, если бы правительница была награждена способностями государственного деятеля. Но в том и состояла ее беда, что она была их лишена полностью.

Правительница не выдерживала сравнения с Елизаветой Петровной: «Достаточно увидеть последнюю (Анну Леопольдовну. — Н. П.), — доносил маркиз Шетарди в депеше от 14 ноября 1741 года, — чтобы согласиться, что она (Елизавета Петровна. — Н. П.) скорее, чем правительница, рождена носить корону… ее величественный вид довольно указывал мне, что она была дочь Петра I, между тем как я никогда бы не узнал правительницу, если бы мне ее не назвали. Правительница проводила большую часть своего времени в компании своей фаворитки мадемуазель Менглен… Правительница так привязалась к ней, что страсть возлюбленного ничто по сравнению с этой страстью».

Ограниченность и недальновидность Анны Леопольдовны выражались и в том, что она в еще большей мере, чем Анна Иоанновна, благоволила к немцам. Шетарди доносил 31 марта 1741 года: «Она только и внимательна к иностранцам, только ими и окружена беспрестанно». Справедливость этого наблюдения подтверждает круг наиболее приближенных к ней лиц, с которыми она играла в карты. Среди них не было ни одной русской фамилии, кружок сплошь состоял из иностранцев: ее супруга, ее фаворита графа Линара, министра венского двора маркиза Бота, английского посла Финча и брата фельдмаршала Миниха.

Худ.