А иной раз им очень хотелось убить его. Большую часть времени подмастерья работали вместе, не зная ни отдыху ни сроку. Иногда казалось, что маг в маске нарочно дразнит своих двух учеников, почти навязывая их друг другу, поручая им, обнаженным, совместную работу. Они были вынуждены, постоянно соприкасаясь телами, помогать один другому, поднимать что-нибудь или чистить. Но стоило им только по собственной воле потянуться друг к другу, вполне невинно, например, чтобы чем-нибудь помочь, жестокий учитель тут же наказывал их.

Эти испытания болью были весьма разнообразны и изобретательны, но больше всего Маска любил обездвижить обнаженное тело злодейским заклинанием и кормить на нем пиявок. Медлительные блестящие твари, скользя по коже, выделяли жгучую слизь или почти лениво впивались в тело.

Маска всегда осторожно и вовремя отменял заклинание, чтобы его ученики остались живы, но, Эл свидетель, не много есть в Фэйруне пыток столь же болезненных, как нападение этой склизкой твари, очень медленно прогрызающей свой путь через легкие, живот или кишки.

И все же за двадцать лет углубленного изучения сложной магии эльфов Эл начал по-настоящему уважать Маску. Колдун был дотошным творцом заклинаний и применял их искусно, не оставляя ни единого шанса противнику. Он обо всем думал наперед и, казалось, никогда ничему не удивлялся. У него было чутье на магию, инстинктивное ее понимание. Маска мог легко и без сомнений придумывать, складывать и переделывать разные заклинания. Кроме того, он никогда не забывал, куда и что положил, даже последний пустяк, и всегда владел собой, никогда не показывая усталости или надобности в чьем бы то ни было доверии. Даже когда он выходил из себя, то казалось, будто заранее придумал и тщательно подготовил свой гнев.

Более того, после двадцати лет тесного и напряженного общения Эльминстер так и не знал, кем был этот маг. Представитель какой-нибудь старинной благородной семьи - наверняка, и, судя по манерам, он не входил еще в число старейших корманторцев.

Бывало, что Маска придумывал и сплетал для себя ложное тело и с частью своего разума отправлял его куда-то что-то делать, но оставшуюся часть себя посвящал обучению Эльминстера.

Сначала последний принц Аталантара удивлялся, что анонимный эльфийский маг позволяет ему учиться таким мощным заклинаниям. Но, с другой стороны, о чем Маске волноваться, когда он в любой момент и мгновенно может заставить повиноваться себе тело, которое сам дал своему человеческому ученику?

Эльминстер подозревал, что он и Накасия были среди тех немногих корманторских учеников, которые никогда не покинут обитель своего мастера. Вероятно, они были единственными учениками из нечистокровных эльфов. И, скорее всего, их никогда не научат создавать собственные защитные мантии.

Иногда Эльминстер вспоминал о своих прежних, бурных днях в Корманторе. Интересно, не считают ли Сиринши и коронель, что он умер, и заботит ли их вообще его судьба? Еще чаще он думал об участи эльфийской леди Симрустар, которую оставил ползать по лесу, когда был не в состоянии защитить ее или хотя бы заставить услышать себя. И что стало с Митантаром и его мечтой о мифале?

Конечно, они услышали бы от Маски, если бы такую гигантскую мантию сотворили и город открыли бы для других рас. Но, с другой стороны, зачем магу сообщать им такие новости о мире за пределами его башни, если он держит двух своих учеников как настоящих заключенных?

В последнее время заботливое обучение магии застопорилось. Маска все чаще исчезал из башни или запирался в своей запечатанной заклинаниями палате, рассматривая в магическом кристалле происходящие где-то события.

День за днем в течение почти всей ледяной зимы его ученики оставались одни, чтобы поесть и следовать убогому списку заданий. Список неизменно появлялся на какой-нибудь стене, исполненный огненными письменами: работа без отдыха да плетение небольших заклинаний, чтобы содержать башню Маски в чистоте, порядке и могуществе.