|
Я позабочусь. Э? – Захлопнул папку с квитанциями. – Давай поднимайся, – велел парню, – поехали в ГОВД. Там ночь перекантуешься, а завтра – суд. – Ну, это, – парень испугался, – я же… – Чего еще? – Старлей распалял себя. – Давай-давай. – У меня тетка… У нее можно попробовать. Но она убьет. – Кого эт убьет? – показно насторожился Елтышев. – Ну, меня. Что я здесь… – И правильно. Пить надо меньше. А оплату услуг медвытрезвителя еще никто не отменял. Э? – Пахомин обернулся к курящему возле обезьянника сержанту. – Серег, свози уважаемого. Далеко тетка-то живет? – Да нет, не очень. За автовокзалом там… – И ладушки. Найдешь сто пятьдесят рублей – возвращаем вещи и гуляй-отдыхай. Сержант вывел парня. На улице завелся «уазик». Пахомин изможденно отвалился на спинку стула, прикрыл глаза. – О-ох-х… – Как оно? – зная ответ, из приличия спросил Елтышев. – Да хреново. Одна нищета опять… Спать хочу… Еще этого мутанта ждать. Елтышев покивал. – Давай дежурство пока приму. – Дава-ай. Спустились в подвал, где в основном и размещался вытрезвитель, заглянули в камеры-палаты, в туалет, раздевалку. Все было в порядке. Поднялись обратно в дежурное помещение. Елтышев расписался в журнале. – Что, накатим трофейной? – слегка повеселев, предложил Пахомин; выдвинул ящик стола. – «Московская» есть, «Колесо фортуны», «Земская». Э, какую? – Без разницы… «Колесо». Старлей достал бутылку, покрутил оценивающе. – Да, вроде нормал. И мужик приличный, с портфелем. Какой-то юбилей, говорит, отмечали, переборщил. – Наливай. Алкоголем Николай Михайлович не увлекался, в запои не уходил, но выпить граммов двести всегда был не против. Водка действовала на него благотворно – не одуряла, а словно что-то смывала внутри, какой-то ядовитый налет. У Пахомина оказалась и закуска – запечатанная нарезка лосося, круг копченой колбасы, беляши в целлофановом пакетике, шоколад… Все это имели при себе попавшие в вытрезвитель за минувшие сутки. – Ну, за удачу. – М-да, удача не помешает. Чокнулись пластиковыми стаканчиками… Без нескольких минут пять появились двое сержантов и врачиха, полная, угрюмая тетка с мужским лицом, – те, с кем предстояло Елтышеву отработать предстоящие сутки. В начале шестого вернулся с деньгами паренек, получил вещи, квитанцию и был отпущен. – Ну, все, – выдохнул Пахомин, сложив бутылки и еду в сумку. – Счастливо! Николай Михайлович уселся за стол, огляделся, привыкая к помещению, стулу, обстановке. Дежурка невелика, сумрачна, и несколько ламп не могут наполнить ее светом, жизнью… Стены шершавые, окрашенные в бледно-зеленый цвет, два окна, зарешеченные, заросшие пылью, кажутся черными провалами. Вдоль стен – скамейки без спинок, слева от входа узкий обезьянник для буйных задержанных; стол стоит напротив входа, и почти за спиной Николая Михайловича – лестница. Скоро по ней поволокут пьяных, и снизу будут лететь крики, рычание блюющих и матерящихся алкашей. «Ох, как все надоело», – поморщился Елтышев. Рядом с ним устроилась врачиха в белом, но застиранном до серости халате, открыла термос и чашку, налила кофе… Она никогда не пользовалась казенной посудой, электрочайником – все приносила из дому. |
