Популярных музыкантов везде любят. Как и предлагаемые ими деньги…

Вовец взял рюмку и опрокинул содержимое в рот. Поморщился, но потянулся за второй.

– Хватит, – коротко сказал Платон, пресекая эту попытку.

Вовец снова поморщился, однако сразу угомонился. С работодателем не поспоришь.

Максим от выпивки снова отказался – как и в вокзальном туалете. Но если там потребовалось некоторое усилие воли, то здесь – нет, просто совершенно не хотелось.

Между тем угостившиеся начали погружаться в сонно-безразличное состояние.

Из-за занавески появилась торжественно улыбающаяся старшая стюардесса. Равнодушно-приветливо поприветствовала пассажиров и принялась привычно пересказывать инструкции: как вести себя при аварийной посадке и как пользоваться спасжилетами. Сидящий рядом с Максимом Герыч надвинул поглубже шапочку, явно готовясь отойти ко сну.

А вот Зяме сделалось дурно. Он прикрыл глаза и откинулся на подголовник кресла, явственно сглотнув.

Сколько себя помнил Максим, звукорежиссера всегда трясло перед взлетом и посадкой. Остальные давно уже даже не ржали над его слабостью. В конце концов, у каждого свои тараканы… Зато во время полета Зяма обязательно отстегивался. Хотя и прекрасно знал, что при попадании в зону турбулентности пассажиры способны летать по салону как булыжники. Но так ему было удобнее…

Главный пилот дежурными фразами поприветствовал пассажиров по трансляции.

Наконец двигатели заработали, погудели немного, и самолет сдвинулся с места, направляясь к взлетной полосе. Остановился на несколько мгновений.

Потом двигатели принялись набирать обороты.

Ну вот, остается меньше двух часов, и родной городишко распахнет перед нами свои дружественные объятия.

Зяма тут же принял «положение при катастрофе» – нагнув голову к коленям.

В былые времена ему, наверное, следовало бы доплачивать за вредный труд. Как работникам кузнечного цеха. И молоко выдавать. Как ни крути, а при каждом перелете стресс у мужика…

Кстати, вполне может быть, что Платон ему и доплачивает: Зяма, опять же, как ни крути, – великий мастер своего дела.

Максим засунул цифровуху в сетчатый карман и глянул на остальных.

Музыканты делали вид, что дремлют. А может, и в самом деле уже дремали.

Вдруг двигатели резко сбавили обороты.

Все удивленно встрепенулись, приоткрыли глаза. Но загомонить не успели.

– Дамы и господа, – сказал голос пилота, – спасибо, что отдали предпочтение нашей авиакомпании. Приносим свои извинения, но рейс отменяется в связи с нелетной погодой в аэропорту Южноморска.

Максим машинально глянул в иллюминатор. На безмятежном небе, как и прежде, не наблюдалось ни единого облачка.

* * *

Когда выгрузились и вернулись в здание аэровокзала, Платон отправился на переговоры с местным начальством, чтобы прояснить ситуацию. А когда вернулся, сообщил:

– Парни, перспективы крайне туманные. Метеорологи внятного ответа не дают. Вполне может получиться так, что аэропорт в Южноморске откроют только к вечеру. А то и вообще завтра. У нас есть два варианта: либо воспользоваться автомобильным транспортом, либо ждать.

– На автомобиле через горы катить часов шесть, – сказал Максим. – Мы все равно не успеваем подготовиться к сегодняшнему концерту. Да и вымотает всех. К тому же в горах тоже с большой вероятностью будет хреновая погода. А там опаснее будет, чем в самолете. Можно и костей не сосчитать при езде по серпантину.

– То есть ты полагаешь, что имеет смысл переждать непогоду тут, в Предгорице?

– Несомненно. Здесь уж точно ничего не случится. Разве что землетрясение…

– Типун тебе на язык, Максимильяно!

– Я пошутил, Платон Иосифович.