Оба сидящие у огня – джентльмены. Оба говорят на прекрасном английском языке, не подчеркивают своих мыслей, но выражают их с тонким юмором. Они угадывают сокровенные намерения друг друга и с добродушием сознаются в этом. Цель одного из них – сэра Генри Детердинга – указать на призрачность некоторых точек зрения собеседника. Цель другого – мистера Ллойд-Джорджа – изящно не дать провести себя за нос.

Обмениваясь фразами, окуная бисквитики в портвейн, собеседники стараются совместными усилиями как бы разыграть трудную шахматную партию. По-видимому, это их забавляет, и они исполнены чувства открытого дружелюбия друг к другу.

– В самом начале были допущены ошибки, сэр Генри… Ошибки, стоившие нам дорого…

– Вы говорите об отсутствии должной твердости?

– Об отсутствии полезной гибкости. В Англии, к сожалению, слишком много людей, которые смешивают в одной кастрюле нашу современность и отошедшую в вечность непоколебимую политику времен императрицы Виктории… Противоречия, порождаемые развитием английского капитала в половине прошлого века, казались устранимыми простым, крепким, английским ударом в переносицу, в крайнем случае – частной благотворительностью. Но сегодня добросовестному политику невозможно не принимать этих противоречий как реальных данных при учете сил, – вот именно об этой гибкости я и хотел сказать, сэр Генри. Возьмите сигару.

– Благодарю. Позвольте вам предложить мою.

– Благодарю. Я был против оккупации Баку в восемнадцатом году, против посылки наших войск на север России, и я был прав. Мы ничего не достигли, мы раздразнили большевиков и бросили жирную кость нашим домашним крикунам.

– Но боязнь либеральных болтунов в парламенте и в английских профсоюзах – это еще не учет сил, мистер Ллойд-Джордж… Либерализм сам по себе – прекрасен, когда он цветет у домашнего очага. Оставим его там, очистим, наконец, от него нашу твердую политику. Будем прямолинейны и суровы, как орудия английских дредноутов.

– Сэр Генри, вы хорошо сделали, что связали свою судьбу с судьбой Англии и поставили половину запасов мировой нефти под защиту английских пушек, но я немного огорчен тем, что у вас все еще нет доверия к дальности прицела английских пушек.

– Разрешите вам налить?

– Благодарю.

– Я ни на чем не настаиваю, мистер Ллойд-Джордж. Последние события на востоке встревожили меня так же, как любого англичанина, охраняющего свою семью, свой дом и свой кошелек от ночного посетителя. Я немного растерян. До сих пор мне казалось, что в сильном государстве сильная политика опирается на силу.

– Сэр Генри, мы раз и навсегда должны отказаться от некоторой терминологии, которую нам навязали наши друзья из профессиональных союзов. Например, империализм! Будь я ребенок, я бы, наверно, заплакал в своей кроватке, услышав это слово… Интервенция! Это похоже на пощечину. Колониальная политика! Это – безобразные, ненужные, раздражающие слова… Зачем я буду каждое утро высовываться из окон и строить гражданам неприличные гримасы?… Они вправе начать швырять камнями в мое окошко…

Сэр Генри откинулся в сафьяновом квадратном кресле, – должно быть, от портвейна массивное бритое лицо его с угрюмой челюстью было багровое, веки полуопущены над мешками глаз, щека вздрагивала. Мистер Ллойд-Джордж – седогривый, с моржовыми седыми усами, розовый, как дядюшка из провинции, благодушно улыбался.

– Игра с огнем всегда кончается пожаром, – сквозь зубы проговорил сэр Генри.

– Единственно, в чем мы с вами расходимся, – так мне кажется, сэр Генри, – это в способах тушения пожара. Эффектное появление пожарных на сцене: много крику и шуму, хлопотно и мало толку.