Эмили была уверена, что названия всех двенадцати месяцев не поместятся на печенье, но Лори писала мелким бисерным почерком, словно обычной шариковой ручкой, и глазурь ложилась на шоколад тонкими линиями и завитками, которые складывались в слова.

– Почувствуй вкус сахара… – Голос Лори тоже был сладким, и в воздухе отчётливо пахло карамелью. Кухню окутала лёгкая дымка магии, словно взвесь мелкой сахарной пудры.

– И что теперь? – прошептала Эмили, когда Лори дописала «декабрь» и нарисовала по краю печенья орнамент из звёздочек.

– Теперь ты его съешь!

Эмили посмотрела на сестру с подозрением:

– А я точно не превращусь в жабу?

Лори изобразила искреннюю обиду:

– Конечно! Нет!

– Хорошо… Надо съесть всё печенье?

– Да! Иначе ты выучишь лишь половину слов!

Эмили взяла печенье. Она чувствовала, что оно буквально заряжено магией. Пальцам было немного щекотно, а само печенье пахло просто чудесно: сладко, но не приторно. Эмили очень надеялась, что это было настоящее волшебство, а не глупый розыгрыш, придуманный Лори от скуки. Она осторожно откусила кусочек печенья, и её рот тут же наполнился восхитительной сладостью. А вместе с ней пришло ощущение слов, пляшущих где-то на краешке сознания, но пока далеко – не дотянуться. Эмили откусила ещё кусочек. Слова из сахарной глазури выстроились перед мысленным взором в одну чёткую линию.

Эмили быстро доела печенье.

Лори выжидающе посмотрела на неё:

– Ну как? Получилось? Как пишется «сентябрь»?

Эмили проглотила последний кусочек, облизнула губы и радостно улыбнулась. Она знала, как пишутся эти слова. Она знала, знала! Это было потрясающее ощущение.

– Сен-тя-б-рь.

– Ну вот. – Лори кивнула, довольная результатом. – Видишь, как просто. Теперь ты запомнила их навсегда.

Эмили обняла её:

– Спасибо, Лори! Знаешь, что самое странное? Мне кажется, что я чувствую их на вкус. Каждое слово. Июнь – он как свежая земляника.

– А февраль – как противное мясное рагу с жирной подливкой? – Лори поёжилась. Она ненавидела холодное время года.

– Нет. Скорее как пастилки от кашля. И он всё равно трудный для написания. Может, поэтому не такой вкусный. – Эмили села на стул рядом с Лори, положила руки на стол, а подбородок на руки. Ей было приятно сидеть рядом с сестрой: даже не разговаривать, а просто молча сидеть и мечтать о своём. Но потом она кое-что вспомнила и спросила: – Слушай, ты помнишь, что вчера сказал папа? О том, что мама за нас волнуется.

– Мама вечно волнуется по пустякам. – Лори зевнула. – Ты сама знаешь. Все мамы такие.

– Да, но папа сказал «особенно теперь». Почему именно теперь?

– Он так сказал? – нахмурилась Лори. – Не знаю… Но мама и вправду какая-то странная. Ты не заметила?

Эмили с беспокойством взглянула на Лори:

– Чем странная?

– Просто странная. – Лори рассеянно взяла со стола тюбик с глазурью и принялась вертеть его в руках. – Какая-то не такая…

– Она опять плакала, – раздался голос Юлы у них за спиной, и Эмили вздрогнула от неожиданности.

– Ты давно тут стоишь?

– Не очень. – Юла уселась рядом с Эмили, ласково провела рукой по её тёмным волосам и накрути