Эгор приблизил свои губы к лицу Кити, но в последний момент отпрянул:

— Крамольнейшая мысль мне в голову пришла. Раз Эмомир — лишь плод фантазий Кити, то Кот, Маргит и Мания — лишь часть ее подсознания? Спасенье Ритки и все, что там произошло со мною, лишь пар над супом тайных мыслей Кити? Что, если эта ночь и это трогательное, любимое и беззащитное созданье, что без моей любви умрет, всего лишь мысль, мечта подспудная, терзающая Кити? А я исчезну навсегда?

— Ты передумал? Ты боишься? А если все это и вправду так?

— Молчи, Тик-Так! Мое желание спасти любовь сильнее страха смерти. Я все уже решил. Кот с бабочкой напрасно строят свои козни. Смерть никогда не победит любовь! Они опять в игру со мной играли, чтоб Кити им доставил в Эмомир. Игра закончена — они нас потеряли. Я принял миссию свою, и нервы крепче стали, и сердце-призрак больше не болит. Я не вернусь назад. Войны не будет. Смерть никогда не победит Любовь! Прощай, мой лучший друг! Меня им не достать, а ты поможешь Кити жить и любить в Реале без меня.

И Эгор отчаянно поцеловал Кити в губы, вложив все силы в этот поцелуй, но не исчез, как обещала королева. Тогда он поцеловал Кити еще и еще, пока не почувствовал, что девушка отвечает ему, не открывая глаз. Кити ожила. Теперь она всего лишь крепко спала. Увидев, что с хозяйкой все в порядке, Тик-Так поспешил вернуться на свое место и, став картинкой над левой грудью, тут же попал под поцелуй Эмобоя, который, закрыв глаз, с упоением целовал просыпающееся тело любимой. Тело Кити — прохладное и родное — отвечало поцелуям благодарной дрожью. От радости Эгор заплакал, не сразу осознав, что слезятся оба глаза. Он посмотрел на свои руки, ощупал лицо. Эмобой исчез. Сомнения отпали, он снова стал Егором Трушиным, а рядом с ним на зеленой летней траве, не просыпаясь, потягивалась его прекрасная Кити. Как и положено влюбленным, они лежали без одежды, и ничто не мешало им заняться друг другом. Кити провела языком по сухим губам и прошептала:

— Егор, ну где же ты, любимый?

Она лежала такая беззащитная, с закрытыми тонкими веками, под которыми двигались глаза, раскрыв для объятий тонкие руки. Нежно и в то же время очень решительно Егор вошел в нее, как в теплое чистое море. Как в родной дом после долгой разлуки, как нож в масло, как… Небо и земля поменялись местами, тысячи новых миров зажигались и гасли, рождались вселенные… Егору и Кити было так хорошо вместе, как плохо порознь. И сладостные мгновения обернулись вечностью. Но если бы кто-нибудь видел их сейчас, он бы очень удивился странной картине. Как удивлялись бабочки, кружившие над ними. Вернее, над Кити, нагой красавицей, обнимавшей и ласкавшей пустоту июльской ночи, в гордом одиночестве стонавшей от любовной истомы на ночном кладбище. Кити обнимала и целовала упругий летний воздух, сжимала руками и ногами обомлевшую темноту.

Невидимый, но реально существовавший благодаря своей любви, Егор не думал в этот момент ни о чем, кроме своих чувств. В его голове заливалась победными трелями птица счастья. В ее песне пелось о том, что счастье — это чувствовать волны блаженства любимой, разливающиеся по ее нежному телу, счастье — это дать жизни шанс родиться вновь, счастье — держать любимую в сильных руках, вдыхать ее пряный морской пьяный запах, сливаться с ней в жарком безумном стоне, взорваться в ней на пике блаженства.

Кити проснулась и поняла, что это сон, хотя ее ощущения были более чем настоящими. Она никогда еще не испытывала такого удовольствия, вся превратившись в пульсирующую жилку наслаждения, бившуюся на виске. Она закрыла глаза и увидела Егора, красивого, отчаянного и такого любимого. Он был везде — в ней, на ней, вокруг нее. Кроме Егора не стало ничего. Его серые глаза наполнились слезами. Кити слышала свои стоны, она пыталась включить мозг, но ничего, кроме мысли «как хорошо», в голове не отыскалось.