— Мне во дворце Монморанси не очень-то и доверяли, — продолжал Жилло. — Видно, подозревали, что исчезновение старика без меня не обошлось. Пора было сматываться, а то я рисковал головой. А голову мне, знаете ли, жалко терять…

Жилло, похоже, вспомнил о перенесенных мучениях и обхватил голову руками, то ли проверяя, на месте ли она, то ли оплакивая потерянные уши. От страшных воспоминаний он даже протрезвел.

Дядюшка поспешил подлить племянничку вина.

— А дело я провернул неплохо, — похвастался Жилло. — Старый Пардальян так верил мне, так верил!.. Когда я ему сказал, что маршал остался во дворце совсем один, этот дурак чуть не расцеловал меня. Жалко беднягу…

— Жалко?!.. Он же хотел тебе уши отрезать!

— Верно! Экая скотина!

— А еще язык…

— Точно… Пусть теперь попробует!

Жилло схватил нож, хотел встать, но не удержался на ногах, тяжело рухнул на стул и расхохотался:

— Стало быть, теперь ты жизнью доволен? — спросил дядя.

— Еще бы не доволен! Мне такое и не снилось: вы же мне по приказу монсеньера пожаловали тысячу экю.

— И ты решил к Монморанси не возвращаться?

— Да вы с ума сошли, дядюшка?

— Болван! Ведь Пардальяна там больше нет…

— Ну и что? Я ведь его предал. Вот увидите, он мне язык когда-нибудь отрежет! А я хочу на свои экю погулять вволю. Выпить как следует… Куда мне без языка-то?

От жалости к собственной участи Жилло даже прослезился.

— А экю у тебя? Дай взглянуть! — попросил Жиль. Жилло вытряхнул из пояса на стол монеты; экю зазвенели, глаза Жиля алчно блеснули.

— А ведь это я их тебе дал, — со странной интонацией произнес дядя, лаская костлявыми пальцами деньги и складывая монеты столбиком.

— И еще… еще должны дать мне, — пробормотал Жилло. — Вы же, дядюшка, сами сказали, что это задаток, на выпивку… а теперь я хочу остальное…

— Остальное?

— Маршал сказал: «Три… три тысячи экю».

— Три тысячи… лучше выпей еще, болван!

Жилло опрокинул стакан и уронил его на пол. Дядюшка встал и безумным взором посмотрел на племянника. Золотые экю на столе совершенно затуманили голову Жиля.

— Болван! — повторил он. — Куда тебе три тысячи! Пьяница жалкий!..

— Отдайте мое сокровище! Монсеньер обещал… я ему пожалуюсь… платите, дядюшка!

— Платить! — взревел старик. — Ни гроша не дам! Ты меня по миру пустишь!

— Ах так! — заорал Жилло и попытался встать. — Посмотрим, что скажет монсеньер…

— Угрожаешь? Мне? Берегись! — ухмыльнулся Жиль.

— А что это вы, дядюшка, хихикаете? Перестаньте… мне страшно… страшно…

А Жиль уже открыто хохотал. Он совершенно потерял голову и был не в силах отдать просто так три тысячи золотых экю, но и доноса Жилло дядюшка боялся смертельно.

— Зачем тебе три тысячи, дурачок? Отдал бы их мне по-хорошему, — предложил интендант.

— Вы с ума сошли… — пролепетал Жилло, — да я вас…

Но кончить фразу племяннику не удалось: Жиль бросился на него, заткнул рот и, выхватив невесть откуда взявшуюся веревку, накрепко прикрутил Жилло к креслу. Все произошло так внезапно, что Жилло не успел и пальцем пошевельнуть, правда, хмель с него слетел моментально.