– Эта, пожалуй, не даст, - сказал Порфирич вслух. - Такие нам не дают.

Он заново оглядел толпу. Толпа текла вокруг энергично. И, пожалуй, чересчур суетливо, Порфирич не успевал думать с такой же скоростью. Портфель не даст точно. Желтая куртка не даст. С ребенком не даст. Военные ботинки могут дать. Но они уже убежали. Авоська даст. Обязательно даст. Порфирич потупил глаза, свернул ладонь лодочкой и мелкими шагами побежал наперерез авоське.

– Бога Христа ради Христа ради Христа помогите Христа, - просипел он.

– Прось! - заорала авоська и махнула свободной рукой. - Прось!

Порфирич был вынужден отступить. Испугалась авоська, дурочка. Или запах учуяла. Куда ж без запаха-то, без запаха нам теперь никуда, мыться нам уже давно негде. Нас бы с чердака не гнали - и спасибо. А может, рожи испугалась. Синяк под глазом поди сильный вышел. Кто же это приложил вчера? Эх, память, память. И волосьями зарос, обриться бы. Ишь как перепугалась: "Прось". Это значит у ней как "брысь", "прочь" и "просят тут всякие".

– Эта не даст, - сказал Порфирич вслед удаляющимся малиновым брючкам. - Молодая, о парнях думает, ей копейку отвалить ни к чему.

– Этот не даст, - сказал он вслед бежевому пиджаку. - Ох, денег у него! Такие покупают самое дорогое пиво. Но никогда не дают. Неужели жалко копейку? Нам же это как богатство, а тебе как плюнуть. Ну, Бог судья.

– Эта сама собирает, - сказал он вслед сгорбленной старушке в тусклом зеленом плаще.

Старушка брела по мостовой, а за ней волочилась пузатая сумка, источавшая приятный бутылочный звон. Издали сумка напоминала кузов грузовика, подпрыгивающего на ухабах, а сама старушка казалась кабиной.

– Может, и мне пособирать? - Порфирич медленно обернулся, мелко перебирая ногами на одном месте - поворачивать шею было больно. Разночинные люди пили пиво у входа в метро, пили энергично, залпами в двадцать здоровых глоток. Но свободных бутылок не было.

– Гады вы, - тоскливо прошептал Порфирич. - А как отвернешься - бац и в урну положат. Самим не нужно, так отдали бы нам. Вон какие - сытые, здоровые, одетые. С часами! - Порфирич опустил голову и оглядел спереди свое пальто, напоминавшее коврик у двери в старый жэк. - Выпить бы.

В голове тут же загудело, заухало, и думать стало совсем невозможно. Порфирич хотел сесть на стылый камень, но инстинкт подсказывал - садиться нельзя. Ни за что нельзя - придет серый, запинает. Всем можно сидеть у метро, а Порфиричу нельзя. Только пока стоит на ногах и ходит, он выглядит рядовым прохожим в стальных глазах закона. Закон, конечно, знает, что он не прохожий. Но закон делает вид, что не знает. Вот этот даст. Порфирич рванулся сквозь толпу к широким джинсам. В них обязательно должны быть широкие карманы.

– Христа ради Христа чем поможете Христа! - выдавил он из пересохшего горла.

– Что, отец, на опохмел собираешь? - поинтересовались широкие джинсы.

Порфирич попытался собрать мысли, бродившие вразнобой по голове: как лучше ответить - на опохмел или по бедности? Что понравится джинсам? Но думать не получалось, а голова сама собой энергично и размашисто кивнула. И осталась в этом положении - поднять взгляд на обладателя джинсов Порфирич не решался, боясь спугнуть удачу. Даст! Этот точно даст! Так говорят, когда хотят дать.