Он не увидел, как английские всадники ударили атаковавшим французам во фланг, ибо эту короткую схватку скрыли от него лачуги Ньёле. Зато ему был виден и мост, запруженный спасающимися от ярости врага беглецами, и тропа за рекой, по которой всадники свернули в сторону моря. Сойдя с дороги, он поспешил за ними по английскому берегу реки, прыгая с кочки на кочку и порой попадая в лужу или зыбкую грязь, норовившую стащить с него сапоги. Выйдя к самой воде, он увидел, что начался прилив, гнавший вверх по течению илистую, пахнущую солью и водорослями морскую воду.

И тут лучник заметил графа. Граф Нортгемптон был сеньором Томаса, господином, которому он служил, хоть хозяйская рука и была легкой и щедрой — не натягивала узду и охотно развязывала кошелек. Граф наблюдал, как побеждали французы, понимая, что следующим атакуют его. Один из ратников спешился и пытался найти тропку достаточно твердую, чтобы тяжелые, окольчуженные лошади могли добраться до реки. Еще дюжина его бойцов, припав на колено или стоя во весь рост, преграждали единственную тропу, готовые отразить атаку французов щитом и мечом. А атака была неминуема: перебив остатки английского гарнизона, французы уже точили зубы на оказавшийся в ловушке отряд.

Томас вошел в реку, держа лук в высоко поднятых руках, чтобы вода не испортила тетиву, и, преодолевая течение, по пояс в воде перешел на другой берег. Выбравшись из воды, он, хлюпая по грязи, бегом бросился на островок, где сомкнувшиеся воины готовились отразить натиск французов. Припав на колено рядом с ними, он разложил под рукой свои стрелы, взял одну и наложил на тетиву.

Десятка два французов уже направились к ним. Дюжина их поскакала верхом по тропе, а спешившиеся ратники, не разбирая дороги, брели справа и слева по болоту. О пеших Томас решил пока не думать — им еще потребуется время, чтобы выбраться на твердую почву, — и сосредоточился на конных рыцарях.

Он стрелял не задумываясь. Не целясь. Его жизнь, его гордость, его искусство состояли в том, чтобы стрелять из огромного, выше человеческого роста, лука ясеневыми стрелами, оперенными белыми гусиными перьями и снабженными острыми, как шило, стальными наконечниками. Поскольку тетива такого лука оттягивается возле уха, целиться с помощью глаза совершенно бесполезно. Требуются годы практики, чтобы стрелок начал чувствовать, куда полетят его стрелы, и за спиной Томаса эти годы имелись. Он стрелял с немыслимой скоростью, выпускал по стреле на каждые три или четыре удара сердца, и белые перья так и мелькали над болотами. Острые наконечники пробивали кольчуги и пронзали плоть, поражая французов кого в грудь, кого в живот, кого в пах. Ударная сила стрелы могла сравниться с мясницким топором, атака всадников захлебнулась. Два передних были сражены наповал, третий ранен в верхнюю часть бедра, а ехавшие позади не могли обогнуть пострадавших, ибо тропа была слишком узкой. Теперь Томас начал стрелять по спешившимся французским ратникам. Стрела разила с такой силой, что, даже попав в щит, могла сбить человека с ног. Если француз прикрывал щитом корпус и голову, Томас стрелял по ногам. Его лук, хоть и старый, оставался грозным оружием, и Томас, который больше недели провел на море, при каждом натяжении тетивы чувствовал боль в мускулах спины. Натягивая даже ослабевший лук, стрелок прикладывает такое усилие, какое требуется, чтобы поднимать на руках взрослого мужчину, и всю эту мощь тетива отдает стреле. Всадник попытался проехать по тине, но копыта могучего коня вязли в пропитанной водой почве.