|
Все это было далеко, на Гамму, планете, которую люди Дана перестроили после времен Великого Голода и Рассеяния. Люди Дана — в прежние дни Келадана. Одраде твердо взяла в руки рациональное мышление, опираясь на Иные Памяти, хлынувшие в ее сознание во время Спайсовой Агонии, когда она действительно стала полной Преподобной Матерью. Одновременный поток. Фильтрация сознания… Иные Памяти. Какие же могучие инструменты дал ей Орден. Какие опасные инструменты. Все эти другие жизни таятся прямо за занавесом сознания, инструменты предназначенные для выживания, а не для удовлетворения праздного любопытства. Тараза говорила, считывая возникавший перед ее глазами материал: — Ты слишком много копаешься в своих Иных Памятях. Это высасывает энергию, которую лучше сохранять. Затопленные синевой глаза Верховной Матери впились в Одраде буравящим взглядом. — Ты, порой, подходишь прямо к самому пределу того, что может вынести плоть. Это может навлечь на тебя преждевременную смерть. — Я осторожна со спайсом. Мать. — Еще бы тебе не быть! Тело способно вынести лишь определенное количество меланжа, лишь определенное количество блужданий в прошлом! — Нашла ты мой изъян? — спросила Одраде. — Гамму! — одно слово, равное целой речи. Одраде поняла, никуда не деться от травмы тех лет на Гамму. Те годы — слабое звено, которое должно удалить с корнем, низвести до разумно допустимого уровня. — Но меня посылают на Ракис, — сказала Одраде. — И смотри, помни об афоризмах умеренности. Помни, кто ты есть! Тараза опять наклонилась к своему дисплею. «Я — Одраде!» — подумала Одраде. В школах Бене Джессерит, где первые имена обычно терялись, списки учащихся составлялись по последнему имени. Подруги и приятельницы переняли обычай употреблять имя, стоявшее в списках. Они рано усвоили эту древнейшую уловку — сопричастность к секрету личного имени раскидывает силки, в которые ловится душевная привязанность человека. Тараза, тремя классами старше Одраде, была назначена «опекать» младшую ученицу — тандем, умышленно созданный учителями. «Опекать» означало некоторое количество руководства младшей, а также то, что при взаимоотношениях равенства некоторые самые необходимые основы закладываемых знаний усваивались лучше. Тараза, имевшая доступ к личному досье подопечной, начала называть младшую Дар. Одраде в ответ на это стала называть Таразу Тар. Два эти имени приобрели некую неразрывную связь — Дар и Тар. Даже после того, как Преподобные Матери их услышали и сделали им выговор, они порой допускали такую ошибку, хотя бы ради собственного удовольствия. Одраде, поглядев теперь на Таразу, сказала: — Дар и Тар. Углы рта Таразы дрогнули в улыбке. — Что есть такого в моем досье, что ты еще не изучила по нескольку раз? — спросила Одраде. Тараза откинулась и подождала, пока ее песье кресло приспособится к ее новой позе. Она положила сцепленные руки на стол и поглядела на младшую. «А ведь на самом деле она и не так уж моложе меня», — подумала Тараза. Однако со школьных времен, Тараза воспринимала Одраде только как принадлежащую младшей возрастной группе, и возрастную пропасть между ними не скрыть никаким проходящим годам. — Осторожнее поначалу, Дар, — сказала Тараза. — Этот проект уже давно миновал начальную стадию, — ответила Одраде. — Но твоя роль в нем начинается только сейчас. А затеяли мы такое, чего раньше никто и не пытался. — Узнаю ли я теперь полностью проект, связанный с этим гхолой? — Нет. Вот и все. Вся видимость высокого доверия и «надобности понимать» отметена единым словом. Но Одраде это понятно. |
