|
— На конференции повинды все это подтвердили, — сказал Вафф. — С этим согласен даже Кормчий Космического Союза Третьей Ступени. — Но этот один человек создал то, что вызовет жесткую реакцию среди самых разных народов, — возразил Мирлат. — Разве мы когда-нибудь сомневались в таланте Атридесов сеять раскол и смуту? — спросил Вафф. — Когда повинда показала мне этот документ, я понял, что Бог посылает нам сигнал. — Ведьмы до сих пор отрицают авторство? — спросил Торг младший. «Как же он умеет попадать в цель» — подумал Вафф. — Все великие религии повинды ставятся под сомнение этим Манифестом, — проговорил Вафф. — Каждая вера, кроме нашей, оказывается подвешенной в преддверии Ада. — Именно в этом и проблема! — сделал выпад Мирлат. — Но только мы об этом знаем, — сказал Вафф. — Кто еще хотя бы подозревает о существовании Шариата? — Космический Союз, — сказал Мирлат. — Они никогда об этом не заговаривали и никогда не заговорят. Они знают, каков будет наш ответ. Вафф поднял стопочку ридуланской бумаги со своих колен и опять зачитал вслух: — «Силы, которые мы не способны понять, проникают всюду в наше мироздание. Мы видим тени этих сил, когда они проецируются на экран доступных нам восприятии, но при этом мы никак их не понимаем». — Атридес, написавший это, знает о Шариате, — пробормотал Мирлат. Вафф продолжил как будто никто его и не перебивал: — «Понимание требует слов. Есть нечто, что не может быть ограничено до слов. Есть нечто, что может быть испытываемо только бессловесно». Вафф опустил документ на колени, обращаясь с ним, словно со святой реликвией. Так тихо, что его слушателям пришлось наклониться к нему, и даже поднести сложенные ковшиком ладони к ушам, Вафф проговорил: — Это — утверждение волшебности нашего мироздания. Того, что все выводимые сознанием аксиомы мимолетны и подвержены волшебным переменам. Наука нас привела к этому толкованию, словно бы поместив нас в колею, из которой нам нельзя выпасть. Он дал слушателям секунду, чтобы они как следует переварили услышанное, затем продолжил: — Ни один ракианский Жрец Разделенного Бога, никакой другой шарлатан повинды не способен это принять. Только мы это знаем, потому что наш Бог — это волшебный Бог, языком которого мы говорим. — Нас обвинят в том, что мы сами — авторы этого манифеста, — сказал Мирлат. Говоря это, Мирлат резко покачал головой из стороны в сторону. — Нет! Понимаю, понимаю, что ты имеешь в виду. Вафф хранил молчание. Он видел, что все они сейчас задумались над своим происхождением суфи, припоминая Великую Веру и Дзенсунни, породивших Бене Тлейлакс. Люди этого кехля знали богоданные факты своего происхождения, но поколения секретности давали им гарантии, что ни один повинда не причастен к этому знанию. Через ум Ваффа безмолвно проплыли слова. «Предубеждения, основанные на понимании, содержат веру в абсолютную почву, из которой все произрастает, как растения произрастают из семян». Зная, что его советники тоже припоминают сейчас этот катехизм Великой Веры, Вафф напомнил им о предостережении Дзенсунни: — «Под такими условностями лежит вера в слова, в которых повинда не сомневается. Только Шариат сомневается, и мы делаем это безмолвно». Его советники в унисон закивали. Вафф наклонил голову и продолжил: — Сам факт провозглашения существования того, что нельзя описать словами, потрясает мироздание, в котором слово является верховной верой. — Яд повинды! — воскликнули его советники. Теперь он всех перетянул на свою сторону, и окончательную точку в одержанной победе поставил вопросом: — Каково кредо суфи-дзенсуни? Им нельзя было произносить этого вслух, но все они это припомнили: — «Когда достигаешь ситори, не нужно уже никакого понимания, ситори существует без слов, даже без названия». |
