Этим погожим майским вечером Мордатый именно собирался поработать у билетной кассы. Дело было довольно простым. Он должен был протиснуться без очереди к окошку, а затем, после понятных протестов и попыток выбросить его прочь, начать громко и грубо ругаться с людьми, что стояли в кассу. В этой суматохе его коллеги Юзько и Мера, которые вежливо стояли в очереди, рыскали по карманам путников.

Так должно было произойти и сегодня. Мордатый уже начинал свое представление, когда в конце очереди стал мощный человек без шляпы с большим струпом на голове. В одной руке он держал букет роз, а в другой — дорогой саквояж из страусовой кожи. Амброжек откуда-то знал эту физиономию, этот лысый череп, эту татарскую, несомненно подкрашенную, бородку. Самым важным было то, что все эти качества ассоциировались у воришки с чем-то плохим, хотя он не осознавал, с чем именно. Он быстренько направился прочь от кассы, краем глаза заметив, что так же поступили его товарищи, ругаясь, что у них якобы ушел какой-то поезд.

Амброжек терпеливо ждал, пока этот подозрительный тип купит свой билет и покинет очередь. Вскоре лысый спрятал билет в карман, отошел от окошка, а потом начал осматривать вокзальный холл. Вдруг к нему подошла молодая блондинка, одетая весьма вызывающе. Это не была какая-то из дзюнь, что здесь работали, потому что их Мордатый хорошо знал. На ней были очень дорогие платьице и шляпка, а колье наверняка сделано из чистого золота, что немедленно понял чрезвычайно опытный в оценке вероятных жертв Амброжек. О том, что это не была добропорядочная дама, свидетельствовал музыкальный инструмент, который женщина держала в руках. Амброжек никогда не слышал, чтобы настоящая пани играла на мандолине.

Лысый вручил девушке цветы и изысканный пакетик с надписью «Мир чулок приглашает!», который вытянул из саквояжа. Блондинка улыбнулась, встала на цыпочки и поцеловала намного старше себя мужчину. Потом взяла его под руку, и они двинулись на перрон. Ее бедра покачивались лениво, томно и заманчиво.

Амброжек снова отправился в кассы, а его товарищи пристроились в очередь. Возле окошка стоял мужчина лет пятидесяти, на вид — мелкий чиновник, и разговаривал с кассиром, подсовывая ему какую-то банкноту. Мордатый кинулся в работу. Протиснувшись перед мужчиной в котелке, он краешком глаза увидел, что кассир спрятал в карман деньги, но билета не выдал.

— Он возвращается завтра, — воришка услышал приглушенный голос кассира. — Купил обратный билет в спальный вагон из Кракова. И тоже для двух человек.

— Та пане шановний! — рявкнул Амброжек. — Та я сі спішу, жи йой! Зара мой поезд пуїде! Та пустіть пане, сердушко!

Все срабатывало, как всегда. Очередь заволновалась, а разгневанные люди, перепутав, кто за кем стоял, беспорядочно толпились у окошечка, ругая Амброжека во всю ивановскую. Тем временем его сообщники начали собирать урожай. И вдруг случилась неожиданность. Безотказный механизм сломался. Мужчина в котелке, что походил на щелкопера, засветил Амброжеку в висок. Удар был такой сильный, что Мордатый услышал, как в голове загудели колокола, а вместо нападающего увидел лица своих покойных родителей. Потом не видел больше ничего.

Очнувшись, он понял, что лежит в экипаже, а Мера бережно обмывает ему лоб водой.

— Ах ты, бедолага, — ласково приговаривала она. — А знаешь что, Марианко, я обшастала того фраера, что тебе вифляцкав. Тут его портмонетка и портсигар.

— Ты что! — удивился Мордатый. — Покажи!

В кошельке, кроме документов, оказался небольшой блокнот. На первой странице виднелись пять подчеркнутых слов, а возле них — восклицательный знак.