|
— Герман Кацнельсон потушил сигарету с видимой злостью, словно хотел этим сказать: «Всегда меня посылают к иудеям. Жид к жиду, да? Других поручений для меня не существует?» — Итак, фабрикант Хаим Перльмуттер, — продолжал аспирант, раздраженно выговаривая иудейскую фамилию, — сообщил мне, что здание действительно ремонтируют, и там будет, — Кацнельсон заглянул в блокнот, — новая фабрика малярных и сухих красок. Там поочередно находится трое сторожей, причем все они, как недовольно пояснил владелец, чрезмерно пьянствуют. Один из них — это тот, которого сегодня к нам привез комиссар Попельский.
— Точнее говоря, доставил сюда с помощью моего информатора, — буркнул Грабский, затягиваясь «Сиреной» и даже не смотря на Попельский. — И мне пришлось ему кое-что втолковывать… Любые жалобы на полицию и другие выходки… — А сейчас вы, пан Цыган. — Зубик притворился, что не слышит этих намеков. — Расскажите нам, что известно о похищении Казя Марковского. — Это рассказ жены инженера. — Цыган открыл блокнот. — Итак, это случилось так… Казя очень долго не мог уложиться. На удивление, быстрее всего он засыпает в домике садовника, что находится в глубине сада. Ребенок всегда спит там с матерью в теплые месяцы, и так было в ночь с понедельника на вторник. Пани Марковская ночевала в той самой комнате и ничего не слышала. — Наверное, это нелегко так похитить ребенка, — удивился Кацнельсон. — Ведь малыш может проснуться, заплакать… Там спускают на ночь собак? — У них нет собак, — сказал Цыган. — Я уже спрашивал об этом у инженера. Его жена их боится. Кроме того, нельзя ничего больше узнать, потому что пани Марковская продолжает находиться в состоянии шока… Почти не может говорить… Что-то ей мешает… — А где она вообще? — спросил Попельский. — И она не слышала детского плача? — не унимался Кацнельсон. — Отвечаю на оба вопроса, — медленно произнес Пидгирный. — Она в университетской клинике под моим присмотром… А сейчас относительно сомнений пана Кацнельсона… Прошу вас быть деликатными… Не подобает говорить плохо о даме, но я ее знаю… Она могла быть пьяна… Пани Янина Марковская пьет давно… Воцарилась тишина, которую нарушало разве что чирканье спичек. Начиналась гроза, небо над Львовом темнело, табачная духота в кабинете становилась невыносимой, мужчины вытирали пот со лба, ослабляли узлы галстуков, поудобнее устраивались на стульях. Представляли себе сцену: пьяная мать просыпается и не верит своим глазам, неуверенным голосом зовет ребенка, а рядом лежит подушка с углублением от маленькой головки. — Вернемся к сегодняшнему дню. — Зубик прервал эту тишину и посмотрел на Попельского. — Какие ваши предположения и выводы, комиссар? — Я не буду повторять того, о чем уже рассказывал. — Попельский закурил «Египетскую специальную». — Я уже говорил, что произошло сегодня утром. А сейчас мои предположения. Во-первых, преступник знал, что мы знакомы с несчастной жертвой. Жена инженера Марковского, мать ребенка, подруга моей дочери Риты, несколько раз приходила к нам домой со своим сыночком. Я в воскресенье был у Марковских на детском празднике. Это объясняет слова из письма: «Ребенок, которого ты хорошо знаешь». Откуда ему было известно, что я его знаю? Первая гипотеза: он мог следить за пани Марковской, вторая — мог следить за мной. Второе предположение мне кажется более вероятным. Он ведь знал, куда я еду поездом, потому что прислал мне телеграмму на станцию в Мостках! И, конечно, знал о моем присутствии на детской забаве или о том, что Марковская приходила к нам в гости. |
