Архиепископ потушил сигарету и подошел к роскошному гданьскому шкафу. Открыл его и взял с верхней полки серую картонную папку с тесемками.

— Не только у «Слова» есть свои информаторы, парень. У нас есть лучшие. Нам известно, как зовут аптекаря, — сказав это, он открыл папку и поправил очки на носу. — Адольф Ашкенази. Вот, как его зовут. И хотя все газеты, по требованию полиции, не назвали имени этого человека, завтра про него узнает весь Львов, а может, и вся Польша. Итак, завтра всем будет известно, что иудей Адольф Ашкенази нашел в своем нужнике христианского ребенка с нанесенными многочисленными ножевыми ранениями. Ты понимаешь, что это значит?

Молодой священник даже поднялся со стула.

— Да… Нет, это невозможно. — Ксендз Федусевич не мог справиться с дрожанием рук и нервно жестикулировал. — Никто не поверит, что иудейский аптекарь совершил ритуальное убийство католического ребенка, а потом вызвал полицию! Это невозможно!

— Люди еще и не такому верят. — Архиепископ подошел к молодому священнику и положил ему руку на плечо. — Тебе известно, парень, как мы высоко ценим твою работу с молодежью pro publico bono!

— Благодарю, ваше преосвященство, — прошептал ксендз Федусевич.

— Твою повседневную тяжелую работу с пылкими юными душами, жаждущими истины, — продолжал архиепископ. — С радикальными студентами, которые иногда бывают настолько вспыльчивыми, охваченными национальными идеями, что прибегают к крайним методам, которых мы не одобряем. Как пастырь душ, который ближе всего контактирует с этими юношами, ты можешь их обуздать, направить их энтузиазм в нужное русло. Знаешь, зачем мы тебя вызвали? — Подошел к столу и постучал пальцем по газете. — Вот зачем. Сделай все, чтобы предотвратить нежелательные настроения среди студентов. Открой им имя аптекаря и обратись к их разуму, — скривился, словно у него заболел зуб, — прежде чем кое-кто из католических священников в ближайшее воскресенье обвинит иудеев в ритуальном убийстве христианского ребенка. Это все.

— Благодарю за доверие, ваше преосвященство, — ксендз Федусевич покорно склонил голову, — но я вас успокою. До воскресенья настоящий убийца будет сидеть в «Бригидках».

— Откуда такая убежденность?

— Потому что это дело непременно будет вести комиссар Попельский, — уверенно ответил молодой священник.

— Если бы он как можно скорее его завершил. — Митрополит вздохнул с заметным облегчением и протянул собеседнику руку с перстнем. — Vale, carissime!

III

Комиссар Эдвард Попельский, о котором говорил весь город, отнюдь не походил на человека, занятого делом, что взбудоражило львовские улицы. В тот злосчастный день, когда нашли замученного мальчика, его невозможно было разыскать ни дома, ни на работе, а вечер комиссар провел в неком тайном помещении, где он отдавался никому неведомым вещам. Попельский улегся под утро, но спал плохо и несколько раз просыпался. В час дня он окончательно проснулся, зевнул и, надев бордовую тужурку с бархатными отворотами, направился в ванную. По дороге поздоровался (уже второй раз в тот день) со своей кузиной Леокадией Тхоржницкой, с которой они жили вместе более двадцати лет. Освободив свой организм от избытка жидкости, Попельский плеснул водой на лицо и лысину, побрился, намазал лицо кремом «Нивея», а потом побрызгался одеколоном «Саподор», что горько пахнул пижмой и живицей, напоминая про аромат нагретых солнцем сибирских сосен.