— Вы слишком болтливы.

— Ну я прошу вас! Я стану вас очень любить.

— В самом деле? И вы никому не выдадите эту тайну?

— Никому, вот увидите.

И Эдмон принялся слово в слово пересказывать Мари то, что сообщил ему Эдуар.

— Вот так история! — воскликнула Мари.

— Но обо всем этом молчок!

— Можете на меня положиться. Простите, я увидела знакомого.

Под предлогом, что ей нужно с кем-то поговорить, Мари оставила Эдмона, потом покинула бальную залу и стала наблюдать в окошечко за тем, что делается в ложе номер двадцать. Эдуар был еще там, но через несколько минут он вышел. Когда его уже не было в Опере, Мари приблизилась к окошку ложи и, приподнявшись на носки и взявшись руками за проем, сказала:

— Доска по-прежнему крепка?

Эрминия резко обернулась, словно ее ужалила змея, но Мари, безумно хохоча, уже скрылась.

Эрминия немедленно уехала с бала.

А тем временем Эдуар вернулся к себе и улегся спать, чтобы назавтра встать пораньше и заняться приготовлениями к отъезду. Поутру он вышел из дому, сбегал взять место в почтовой карете до Марселя, отдал паспорт на визу, сходил за деньгами к нотариусу и в половине двенадцатого возвратился домой.

В полдень к нему явился Эдмон.

— Так ты едешь?

— Как видишь! — ответил Эдуар, показав на частично уложенные вещи.

— Я, стало быть, могу распорядиться, чтобы сюда везли мои?

— Конечно, можешь.

— Я пробуду с тобой до шести и провожу тебя.

— Ну и прекрасно.

Эдмон, сияя от счастья, принялся осматривать свою новую квартиру.

— Ах, так вот эта здоровенная доска! — воскликнул он, войдя в умывальную комнату.

— Да.

— А-а, понимаю, ты клал ее на оба подоконника и шел по ней. Смотри-ка, счастливый малый! Ты отправлялся в дом напротив в полночь?

— Да.

— Подавал сигнал?

— Нет, я открывал свое окно, она открывала свое — и я шел.

— А если бы тебя кто-нибудь увидел?

— Ни у меня, ни у нее в окне не было света, к тому же комната, где она меня принимала, отдалена от остальных покоев, а ее тетка живет в другой части дома.

Когда все вещи были уложены, оба приятеля вышли из дому.

— Я уезжаю, — сказал Эдуар консьержу. — Пока я буду отсутствовать, в моей квартире поживет этот господин. Я вернусь через четыре месяца. Кстати, заплачено за шесть.

— Хорошо, месье. Вам только что пришло письмо.

— Дайте.

Эдуар узнал почерк Эрминии.

— Она велит мне не манкировать сегодня вечером, — сказал он Эдмону, пробежав глазами письмо. — Вечером я буду в двадцати лье от Паримо!

В шесть часов Эдуар уехал.

В полночь Эдмон, устроившись на новом месте, прошел в умывальную и раскрыл окно. Тотчас же растворилось и окно Эрминии. Стоял туман, и противоположной степы не было видно. Взяв доску, Эдмон стал проталкивать ее вперед и вскоре почувствовал, что кто-то взял противоположный конец.

«Что за женщина! — думал Эдмон. — Черт меня побери, если на этот раз я не заставлю себя обожать».

Он двинулся по доске, и сердце у него учащенно забилось. Через минуту он ощутил, что чья-то рука остановила его, и услыхал обращенный к нему голос:

— Вы помните, что я сказала вам в первый раз, когда вас увидела?

— Что же?

— Что, если вы когда-нибудь расскажете обо мне, я вас убью! Я держу слово!

В тот же миг молодая женщина оттолкнула доску, и та, с шумом упав, заглушила последний крик Эдмона.