Дворяне и сопровождавшие их латники зашли с черного хода в графский дворец. По дороге все помалкивали, Отфрид старался не глазеть по сторонам, шагал чинно и держался скромно, как и подобает юному дворянину хорошего рода. Пока они пересекали заднюю часть здания, сохранять спокойствие было несложно, но потом… Паренек дал себе слово, что как только станет бароном, непременно переиначит все в замке — велит украсить и заново отделать родовое гнездо, да так, что Игмор великолепием не уступит этому богатому дому.
Покои, отведенные ответчикам, были вполне комфортабельны — анфилада светлых просторных комнат. Чистота помещения была Отфриду в диковинку…
Фэдмар огляделся и задумчиво поскреб бороду.
— А что, кузен, как ты полагаешь, нет ли здесь каких-то тайных ходов? — громко спросил барон. — Или, допустим, секретных дверей?
Теперь, когда все было сказано, Игмор перестал притворяться, будто растерян и напуган предстоящим судом.
— Думаешь, кому-то придет в голову подослать убийц? — так же нарочито громко отозвался Удвин. — Нет, вряд ли. Ведь здесь мы — гости самого графа! Если бы кому и захотелось провернуть что-либо в таком роде, его светлость непременно разыщет и покарает убийцу, нарушившего святость его гостеприимства. Он ведь не захочет держать ответ перед его величеством — сам посуди!
Потом маленький Эрлайл еще раз огляделся и добавил шепотом, так тихо, что стоящий поблизости Отфрид едва расслышал:
— А вот подслушивать вполне могут. Taceamus igitur![3]
Намек был понятен, о делах здесь говорить не следовало, во всяком случае — говорить громко.
Ужин гостям подали туда же, в их покои. Когда стемнело и графские слуги принесли свечи, стали слышны приглушенные стенами звуки веселья. Фэдмар поймал за рукав лакея и тот, не смущаясь, пояснил: его светлость пирует с истцами. Симпатии вершителя правосудия были, таким образом, явлены недвусмысленно. Однако Фэдмар и Удвин только обменялись улыбками — как раз о таком обороте Эрлайл предупредил барона еще во дворе сразу по приезде.
Отфрид вертелся поблизости от старших и ловил каждое слово, он ничего не понимал в происходящем, однако лезть с расспросами не решался. Завтра все прояснится само собой. Да и к чему волноваться, если отец с дядей спокойны?
* * *
Поужинали господа тем, что привезли с собой — на этом настоял Эрлайл.
— Отравить нас, конечно, не решатся, — рассудил он, — но если тебе подсунут слабительного, как ты будешь выглядеть перед его светлостью?
— Ты в самом деле полагаешь… — Барон почесал затылок и с сожалением поглядел на присланную графом снедь. Потом со вздохом заключил: — Ладно, отдам солдатам. Парням сегодня повезло…
Впрочем, голодным никто не лег — предусмотрительный Эрлайл, оказывается, прихватил вдоволь провизии. Сам он почти не ел, грыз сухари, запивая из фляги, в которой, заподозрил Отфрид, было отнюдь не вино. Странный родич, странный… Совсем не похож на дворян, каких юный баронет знавал до сих пор.
Наутро господа собрались, Отфрид надел лучший костюм — тот самый, заботливо перешитый портным из старых парадных одеяний. Отец удивил баронета тем, что расчесался и даже попытался привести в порядок клочковатую бороду, чего за Фэдмаром отродясь не водилось… Волнуется все-таки, решил Отфрид. Солдаты, которым на суд идти не нужно было, тоже выглядели встревоженными. Никто, кстати, не жаловался на недомогание.
Отфрид робко заметил, подергав отца за рукав:
— Смотри, все наши здоровы, никакого слабительного не подсыпали.
— Значит, они настолько уверены в успехе, что не озаботились прибегнуть к специальным средствам, — отозвался дядя Удвин. |