|
Повернувшись спиной к дороге, вдоль которой тянулась ее высокая мрачная стена, посетитель входил в нее все через ту же узкую дверь, порог которой некогда переступила Анна-Клавдия де Фреваль. Большая комната с низким потолком по-прежнему являла взору деревянные стены и лавки, истершиеся от долгого употребления. Маласиз сохранял еще свой характер разбойничьего притона, и трактирщик, подававший нам бутылку белого вина, отлично мог бы сойти за Верзилу Бенуа, Курносого, Забулдыгу или Кокильона. Впрочем, это был честнейший человек, и не его вина, что его харчевня имела вид мрачный и подозрительный. Кушанья вряд ли были там аппетитными, так что Пьер Давэн предложил мне отправиться позавтракать в Бурвуазэн.
Бурвуазэн показался мне большим местечком, не представляющим никакого интереса, но кухня Гостиницы Красного Льва вполне стоила сделанной нами остановки. За великолепным омлетом с почками, отбивными котлетами и чудесным шоколадным суфле мы немножко позабыли о разбойничьих похождениях атамана Столикого и эскападе м-ль Анны-Клавдии де Фреваль. Масса воспоминаний юности нахлынула на нас, и мы с удовольствием перебирали их. Мы продолжали обмениваться ими и в автомобиле в то время, как он катил по направлению к Высокому Пригорку. Там тоже, как и в От-Моте, нам пришлось всходить пешком, но мы были вознаграждены за потраченные усилия. Вид, открывавшийся оттуда, был действительно прекрасный: перелески, возделанные поля, широкая равнина. Вдали блестело болото Пурсод. Давэн указал мне точку на горизонте: – – Эспиньоли… К ним по-прежнему нужно было подъезжать по аллее, обсаженной деревьями, которая у Гранжет отделялась от дороги на Вернонс. Однако большие ворота и часть каменной ограды повалились, так что теперь посетитель входил прямо во двор. Направо, службы, переделанные в ферму, по-прежнему были обитаемы. Домашняя птица рылась в навозе. Лошадь, запряженная в тележку, постукивала копытом. Показалась женщина с ведрами в руках. В глубине двора возвышался замок или вернее его остов, ибо крыша его исчезла, а внутренние стены обвалились. Среди обломков можно было однако различить первые ступеньки большой лестницы. Сюда сложил Аркнэн безжизненное тело м-ль де Фреваль. Что касается садов, то от них не оставалось и следа; на месте их было картофельное поле. Я повернулся к Давэну: – Кому принадлежат Эспиньоли? При этом вопросе Пьер Давэн напустил на себя то, что я охотно назвал бы: вид чичероне. Я почувствовал, что сейчас начнутся обещанные разъяснения по поводу истории м-ль де Фреваль. – Эспиньоли принадлежат маркизу де Морамбер. Морамберы выкупили их по возвращении из эмиграции, но после этого выкупа тут не было вбито ни одного гвоздя и ни разу не прошлась кисть маляра, и вот перед тобой результат такого способа сохранения старины. Лет тридцать тому назад крыша была сорвана ураганом, и это было началом конца. Что касается теперешнего маркиза, то на него нечего надеяться! Эспиньоли обречены. Давэн безнадежно махнул рукой по направлению к шаткому фасаду, затем прибавил: – Старый флигель сохранился лучше. Это была правда. За исключением рухнувшей в пруд угловой башни, «старый флигель» остался почти нетронутым и был, пожалуй, даже пригоден для жилья. Комнаты стояли пустые, окна без стекол, паркеты прогнили, деревянная обшивка стен сорвана, но легко было отыскать комнату Гоготы Бишлон и ту, что занимала м-ль де Фреваль. Войдя в эту последнюю, Пьер Давэн схватил меня под руку: – Вот здесь, в этих четырех стенах, закончилась повесть, которую я тебе рассказал… По смерти г-на де Вердло Анна-Клавдия де Фреваль унаследовала замок и земли эспиньольского поместья. Из всего замка, наглухо заколоченного, она выбрала себе для жилья одну эту комнату, затворилась в ней и никогда из нее не выходила. В ней-то и нашли ее вернонские санкюлоты. Они пришли целой гурьбой, вооруженные пиками, в красных колпаках и одушевленные самой безукоризненной гражданственностью. |
