— Никак, — ответил Суда. — Мы сегодня поболтали за кулисами. Он сказал, поскольку он поет песни Ёси, то может проникнуть в его сознание. Ёси вовсе не умер. Он где-то затаился и ждет, чтобы музыка достигла его высот, и тогда он вернется и поведет нас всех в рок-утопию. Что-то в этом роде.

Суда умолк. На сцене барабанщик отбил палочками счет и с расчетливой жестокостью набросился на ударную установку, обезьяньи руки так и летали, колени дергались вверх-вниз, словно барабаны играли на нем, а не он — на барабанах.

Псевдо-Ёси выступил вперед и загрохотал одним монотонным металлическим риффом. Блямкал секунд пятнадцать или двадцать, потом стал добавлять по нотке, простая схема все усложнялась, сбивая с толку. Да, этот парень отлично усвоил приемы Ёси.

— Казалось бы, почему не создать собственную группу? — сказал я, ни к кому в особенности не обращаясь.

— Они готовят какие-то оригинальные номера, — откликнулся Суда.

— Оригинальные? Этот парень — подражатель, — проворчал обозреватель «Струны Ниппона». — Ни тонкости, ни вкуса. Всякий так может играть, если семь долгих лет просидеть у себя в комнате, повторяя чужие риффы.

Я только кивнул. Может, парень прав, но всем известно: о музыке пишут несостоявшиеся музыканты. А я вот пишу о подростках — кто же я в таком случае?

— Пойду принесу холодненького, — заявил писака. — Ждите в скором времени.

Он изобразил знак победы, поднялся со стула, нырнул под красный бархатный канат и юркнул сквозь живую стену охраны.

Суда внимательно изучал близнеца Ёси. Хотел бы я знать, что творилось у него в голове. Сильной скорби по поводу кончины близкого друга Суда не обнаруживал, во всяком случае, при мне, но я старался не придавать этому значения. Многие японцы предпочитают держать свои чувства — хоннэ — при себе. Черт, да все люди так или иначе сдерживаются. Может быть, наедине с собой Суда захлебывался в рыданиях. Может, он так страдал, что даже плакать не мог. Или решил: Ёси — покойник, а шоу продолжается, плачь не плачь.

— Этот писака все спрашивал меня, зачем гитаристы разбивают свои инструменты, — сказал Суда просто для поддержания разговора. — Я уже два года от него прячусь. Я ему говорю, не приставай ко мне. Я лично играю на басу. Играл. Давай, говорю, лучше о кикбоксинге.

— Ты совсем завязал с музыкой?

Суда пожал плечами, лицо его напряглось.

— Я ведь и не был никогда музыкантом, чел. Учил наизусть свою партию и отыгрывал, но я не был — не знаю, как сказать, — художником. Я пошел в группу, потому что верил в то, что делал Ёси. Черт, мне больше все равно заняться было нечем, а это было прикольно. Однако нормальный человек перерастает приколы.

Я тут же дал себе слово пощадить чувства подростков во всем мире и никогда не повторять слова Суды.

— А это дерьмо, — Суда жестом указал на сцену, — сплошная липа, врубаешься? Все такое нереальное, только мозги ебет. Вот за что я люблю кикбоксинг — ты и другой парень, больше никого на ринге. Никто не примет удар за тебя. Деньги, девки и все прочее — пустяки. Только твои кулаки, твои ноги. Твой дух. Это прекрасно. И очень просто. Если б не кикбоксинг, я бы кончил, как Ёси.

Он слегка улыбался, не зная, как я приму его слова. Я перегнулся через перила, наблюдая головокружительную воронку теснившихся внизу тел. Вернулся писака из «Струны», приволок охапку пивных банок и сгрузил на стол перед нами. Суда открыл одну и хорошенько глотнул.

— Подзаряжусь углеводами, — без особого веселья подмигнул он приятелям-кикбоксерам. Те заулыбались в ответ, хотя никак не могли расслышать.