— Да, возможно. Но мои колебания — временное явление. Ведь мужчина обязан мыслить здраво. Обязан помнить о своей ответственности. Именно поэтому я сделаю ей предложение. Но если честно, то сердечной склонности я к ней никогда не питал.

— Да, разумеется, Кларисса хороша собой, она прекрасное украшение любого светского мероприятия, но я не вижу и никогда не видел в ней ничего такого, что могло бы тебя расшевелить.

— Но у нее имеется хорошее приданое. К тому же мне не придется задувать все свечи, чтобы сделать себе наследника.

Брант поморщился:

— Но тебе придется развести в спальне громадный костер, чтобы не заледенеть до костей, оказавшись с ней под одеялом.

— Значит, ты тоже думаешь, что в ней не хватает огня?

Брант криво усмехнулся:

— Разумеется, не хватает. А если точнее, то его совсем в ней нет. Мне кажется, это совершенно очевидно.

— И ты считаешь, что я ищу чего-то большего, верно? — спросил Эштон.

Друг улыбнулся, но в его улыбке был оттенок грусти.

— В сущности, мы все ищем чего-то большего, но очень редко находим. Поэтому мы выбираем деньги и подходящую родословную, а затем проводим остаток жизни, пытаясь найти этот огонь и это тепло в другом месте. Я тоже когда-то думал, что нашел то, что искал, — добавил Брант почти шепотом.

— И обманулся? — Эштон был уверен, что знает, когда именно Брант испытал самое большое в жизни разочарование, ибо все его друзья почувствовали, как он изменился.

Около года назад Брант из восторженного юноши превратился в ожесточенного циника.

— Похоже, что обманулся. Она была дочерью викария…

— Викария? — переспросил Эштон. — Подозреваю, что твоя мать была раздосадована.

Брант снова усмехнулся:

— «Раздосадована» — слишком мягко сказано. Моя дорогая матушка была в ярости. А моя предполагаемая невеста, увидев, что я не стремлюсь делать ей предложение, вышла замуж за другого. Но я твердо решил, что женюсь на ней, на моей славной Фейт. Увы, она исчезла. Ее отец сказал, что она убежала с солдатом.

— И ты ему поверил?

— Даже не знаю… Возможно — отчасти. Ведь ее отец — уважаемый человек, викарий, известный своей добропорядочностью. Мне трудно поверить в то, что он солгал мне. И если бы она бесследно исчезла, то он наверняка попытался бы ее найти. И тогда я решил, что если уж нельзя доверять даже дочери викария с именем Фейт, то есть Вера, то кому же тогда вообще можно верить? Со временем я найду какую-нибудь подходящую девушку, которая устроит мою мать, и буду пыхтеть над ней, пока она не народит мне целый выводок детишек. И все это время буду содержать любовницу для удовлетворения моих низменных потребностей.

Эштон почувствовал, как по спине его пробежал холодок — и вовсе не из-за тех унылых слов, в которых Брант описал свое будущее. В ушах у него вдруг прозвучали слова Пенелопы: «Кто-то умер на этой кровати. Ах, бедная Фейт». Он тут же приказал себе не поддаваться глупым суевериям, но недобрые предчувствия уже закрались в душу. Эштон тщетно уверял себя, что Фейт не такое уж редкое имя, так что едва ли Пенелопа видела ту самую Фейт, даже если она действительно способна общаться с призраками.

Виконту пришлось сделать над собой усилие, чтобы вернуться к предмету разговора, к своей помолвке с Клариссой. Тяжко вздохнув, он пробормотал:

— Ох какая беспросветность…

Брант поморщился и тихо сказал:

— Увы, с этим ничего не поделаешь. Хорошо это или плохо, но мы с тобой обременены определенными обязательствами, налагаемыми на нас происхождением, титулами, так что именно такое будущее ждет нас всех.