Этот визит и без того давал ей немало поводов для смущения.
Приготовив все к чаю, Пенелопа строго взглянула на Пола, смотревшего на нее с ангельской кротостью, — то был верный признак того, что мальчик что-то замышлял. Но она решила, что отчитает его позже, — ей не хотелось, чтобы этот разговор состоялся в присутствии пяти джентльменов, сидевших в гостиной.
— Будьте любезны, мальчики, покиньте комнату, — сказала Пенелопа. — И передайте остальным, чтобы не пытались сюда пробраться. Я все равно запру дверь. — Мальчики переглянулись и нахмурились — было очевидно, что им ужасно хотелось подслушать разговор взрослых, а дверь гостиной была на редкость толстой и основательной.
— Ты отдашь им все пирожные? — спросил Пол.
— Нет, милый. А теперь, пожалуйста, уйдите.
Взглянув в сторону двери, Пенелопа поняла, что за ней уже столпились все ее воспитанники — гувернер мальчиков, Септимус, конечно же, не смог их удержать. Она хотела прикрикнуть на них, но тут на помощь ей пришел Артемис. Он разогнал своих кузенов, затем принес в гостиную кофе и чай, после чего поклонился гостям и направился к двери, попутно выпроваживая не желавших уходить Пола, Дариуса и Стефана. Когда он плотно закрыл за собой дверь, Пенелопа, пытаясь успокоиться, принялась разливать чай и кофе. Друзья виконта представились, и каждый из них вежливо поклонился и поцеловал ей руку. После этого гости уселись за стол.
Пенелопа же все никак не могла успокоиться. Она ужасно нервничала, когда друзья виконта представлялись. Чтобы запомнить их имена, она пыталась сохранить в памяти какую-нибудь отличительную черту каждого из них. Корнелл Финчем — высокий, светловолосый, импозантный — как она знала, третий сын герцога. Брант Маллам, граф Филдгейт, — красивый темноглазый брюнет. Уитни Парнелл, барон Райкрофт, — весельчак и дамский угодник: по крайней мере казался таковым, пока не заглянешь в его серые глаза — холодные как сталь. Виктор Чесни, барон Фишертон, — русый и кареглазый — на первый взгляд не обладал ни одной запоминающейся чертой, но улыбка преображала его. Что же касается виконта Радмура, то при одном лишь взгляде на него сердце Пенелопы сжималось и она с трудом удерживалась от вздоха. Причем все пятеро были холостяками, так что мамаши, пытавшиеся сбыть с рук своих дочерей, наверное, пришли бы в ярость, если бы узнали, что все эти молодые джентльмены собрались в ее гостиной.
Усевшись на единственный свободный стул, Пенелопа еще больше смутилась. Тот факт, что свободное место оказалось рядом с Радмуром, только усугублял ситуацию. Ведь он видел ее почти обнаженной, а она видела его во всей ослепительной наготе. Увы, в правилах хорошего тона, каковым ее когда-то учили, ничего не сообщали о том, как следует вести себя в такой ситуации. И уж тем более она не знала, как следует поддерживать вежливую беседу с джентльменами, которым было известно, что она лежала в борделе, привязанная к кровати.
Доев очень вкусное лимонное пирожное, Эштон вдруг заметил, что волосы Пенелопы и рукав платья испачканы мукой. И почему-то он решил, что это делает ее еще милее.
— Вы сами все это пекли? — спросил виконт, кивнув на печенье и пирожные.
— Да, конечно, — ответила Пенелопа и снова смутилась. — Я люблю готовить. Это помогает мне думать. Хотя корзиночки с малиной приготовила моя знакомая кухарка. Эта женщина все время присылает сюда еду, но люди, у которых она служит, об этом не знают, — добавила она потупившись.
Лорд Маллам улыбнулся и, взяв корзиночку с малиной, проговорил:
— Не беспокойтесь, мы сохраним вашу тайну.
— Почему я никогда не видел вас в Хаттон-Мур-Хаусе? — спросил Эштон; он был не в силах поддерживать ничего не значивший вежливый разговор, и ему хотелось как можно быстрее получить ответы на все терзавшие его вопросы. |